Трёхочковый в сердце. Андрей Андреевич Навойчик

не разбери чем, одежде. Следы засохшей еды, складывалось ощущение, что он её вовсе не ел, а просто втирал сразу в вещи. Пятна рвоты, и бог знает чего ещё, она не хотела разбираться. Ник с грохотом упал на дно белоснежной ванной, всё-таки мамины силы были не безграничны. Он не понимал, что она собирается делать, не раздевать же и купать его, как в детстве? Зашумела вода, первые капли попали ему на голову и лицо. Боже как холодно!

      – Она же ледяная, выключи немедленно! – он барахтался, пытаясь выбраться из ванной, но непослушное тело противилось любым движением, даже под гнётом холодной воды.

      – Ничего, потерпишь, зато в себя придёшь! До чего ты докатился, смердишь хуже свиньи! – она не пыталась его унизить, всего лишь хотела воззвать к остатком его благоразумия.

      – Всё я понял, понял, я приведу себя в порядок, только прекрати!

      – Сначала вымоешься, затем протрезвеешь под контрастным душем, оденешь чистые вещи, и без фокусов, я церемониться не буду, всё понял? – в её голосе звучала сталь закалённого клинка, которым она не раз рубила даже самых несгибаемых своих воспитанников.

      – Да, Тренер, я все сделаю.

      – Мне проверить? Или остаться здесь, чтобы убедиться?

      – Нет, ни в коем случае, я сделаю, как ты сказала, только оставь меня. – он сдался и понурив голову уже начал стягивать с себя мокрую байку.

      – Хорошо, я буду на кухне, приготовлю тебе что-нибудь, приведешь себя в порядок – приходи. – она вышла, оставив Ника в луже собственных разочарований и собравшейся воды.

      Он сидел на кухне, вдыхая аромат свеже-сваренного борща. Что-что, а этот суп Ник любил с детского сада, когда перспективы казались заоблачными и сладкими как послеобеденный сон, а голова не трещала из-за не просыхающего запоя. Мама параллельно лепила котлеты, на плите, помимо супа, варилась картошка. Значит, быть пюре. Нику было паршиво, но в основном из-за не угасающего стыда, всё остальное сейчас ушло на второй план. Он хотел извиниться, слова только не мог подобрать. Мама не должна была его таким видеть, возможно, поэтому они с папой навещали его так редко, а может, потому что он сам старался минимизировать этот контакт, упиваясь собственным самоуничтожением в одиночестве.

      – Прости, я не хотел, чтобы ты это видела, не хотел, чтобы так получилось. – он смотрел в пол, выдавливая из себя слова.

      – Я знаю, но так больше не может продолжаться. – ей тоже было сложно говорить с ним, поэтому она смотрела на очередной кругляшек котлеты, – Ты себя убиваешь, медленно и неотвратимо!

      – Просто таблетки стали хуже действовать, приходиться увеличивать дозу, иначе я не могу заснуть. – как в детстве, он продолжал искать оправдание, отрицая очевидную правду.– Надо поговорить с врачами, пускай поменяют рецепт.

      – Дело не в лекарствах. Я говорила с доктором. Он сказал, что на данном этапе твои боли носят фантомный характер. Все зажило, просто ты не можешь забыть про это, и оно тебя преследует.

      – Но мне, правда, больно, я не должен оправдываться, только не после всего этого! – Ник