Любовь рождается зимой. Саймон Ван Бой

протянул руку сквозь высокое окно и коснулся ее лица. Я увидел ее глаза с такой ясностью, словно мы были прижаты друг к другу в очень тесном пространстве.

      Коридорный кинулся к нам и стал подбирать ее камешки.

      «Желуди!» – воскликнул он.

      Женщина с ужасом посмотрела на него.

      «Пожалуйста, оставьте», – сказала она. Коридорный смутился и продолжил поднимать желуди, но с еще большей осторожностью.

      «Не надо. Я сама их соберу, пожалуйста», – снова сказала женщина. Коридорный взглянул на меня и поспешил прочь.

      По непонятной мне причине я поднялся не сразу. Я наблюдал, как она собирает желуди. На ней были красивые туфли. Солнце скрылось, и я заметил, что из ее глаз капают слезы. Наконец, я встал и стал собирать те пять камней, что мы так тщательно упаковывали с продавщицами из магазина.

      «Извините», – ее голос звучал искренне.

      У нее был акцент, который мне не доводилось слышать прежде. Ее волосы падали мягкой волной, но я продолжал изучать ее туфли.

      Несколько мгновений мы молча стояли друг напротив друга. Пауза стала неловкой. Ни она, ни я не трогались с места. Со стороны могло показаться, что мы ведем беседу, но мы не проронили ни слова.

      Самые важные беседы нашей жизни происходят без слов.

      «Извините меня», – снова сказала она. Я ответил, что я тоже извиняюсь. За мной не было вины, но я все равно чувствовал себя виноватым.

      На ее щеках и лбу была россыпь веснушек. Ее глаза были самого зеленого цвета.

      Когда она ушла, я сел на скамейку у стойки, сжимая в руках коробку с камнями. Я сидел довольно долго и даже представил, как я отставлю свою коробку и догоню ее, чтобы схватить за руку и отвести в укромное место, где мы могли бы присесть вдвоем. Я хотел только глядеть в ее зеленые глаза и слышать мелодию ее голоса, будто слова ее были теми нотами, что я всегда искал, теми полными жизни звуками, что мне так и не удалось извлечь.

      Самые значительные ноты в музыке не торопятся раскрыть свою подлинную сущность до тех пор, пока звук не завладел уже ухом слушателя. Они – в паузах между музыкальных строк, что проникают в сердце и опрокидывают порядок вещей.

      В конце концов я вернулся в свой номер.

      Прошло какое-то время. Мой телефон мигает красным. Сообщение от Сэнди, моего агента, – какие-то подробности о концерте в Сан-Франциско и уверения концертмейстера, что стул моего дедушки пришел в негодность. Мне хотелось позвонить ей и рассказать о женщине, которую я встретил, но по какой-то причине мне показалось, что это ее расстроит. Скоро день рождения ее дочки, и Сэнди спросила, могу ли я купить ей велосипед. Ее дочь потребовала, чтобы я подарил ей велосипед и научил на нем кататься. Мне кажется, спустя много лет я стану для нее опорой, когда ее мать впадет в депрессию. Мне кажется, что Сэнди часто впадает в депрессию. Я не раз заставал ее за рабочим столом в полной темноте.

      Помню, как родители купили мне первый велосипед. В 70-х годах в Европе производство вещей было ограничено, и я был не первым хозяином многих моих игрушек и одежды. В моей деревне велосипеды