Бесцветный. Тревор Ной

выдавать себя за главу семьи, которым на самом деле не был. Он давал тете пощечины и бил ее, она терпела и терпела, пока, наконец, не давала пощечину ему, одерживая над ним верх и ставя его на место. Динки всегда разглагольствовал в стиле «Я командую своей женщиной». И хотелось сказать: «Динки, во-первых, нет. Во-вторых, тебе это не нужно. Потому что она любит тебя».

      Помню, как однажды он ее действительно достал. Я был во дворе, а Динки выбежал из дома, крича благим матом. Спонгхили бежала прямо за ним с кастрюлей кипящей воды, проклиная его и угрожая облить кипятком.

      В Соуэто можно было постоянно слышать о мужчинах, облитых кипятком, – часто это было единственным средством защиты женщин. И мужчинам везло, если это была кипящая вода. Некоторые женщины использовали горячее масло. Вода означала, что женщина хочет дать своему мужчине урок. Масло означало, что она хочет закончить отношения.

      Моя бабушка, Фрэнсис Ной, была матриархом семьи. Она управляла домом, присматривала за детьми, готовила и занималась уборкой. Ростом едва метр пятьдесят, сгорбленная из-за долгих лет работы на фабрике, но твердая, как камень, и до сегодняшнего дня очень активная и очень энергичная. Там, где дедушка был важным и буйным, бабушка была спокойной, расчетливой, очень сообразительной. Если нужно узнать что-нибудь из истории семьи, начиная с 1930-х годов, она может рассказать, в какой день это случилось, где это случилось и почему это случилось. Она помнит все.

      Моя прабабушка тоже жила с нами. Мы называли ее Коко. Она была очень старой, далеко за девяносто, согбенной и хрупкой, абсолютно слепой. Ее глаза стали абсолютно белыми, затянутыми бельмами. Она не могла ходить, если кто-нибудь ее не поддерживал. Она сидела на кухне рядом с топящейся углем печью, замотанная в длинные юбки и шали, с укутанными пледами плечами. Угольная печь всегда горела. Она предназначалась для обогрева дома, приготовления еды, нагревания воды для мытья. Мы сажали прабабушку там, потому что это было самым теплым местом в доме. Утром кто-нибудь будил ее и помогал добраться до кухни. Вечером кто-нибудь отводил ее в кровать. Это все, что она делала – целый день, каждый день. Сидела у печи. Она была замечательной и доброй. Просто она не могла видеть и не двигалась.

      Коко и бабушка часто сидели вместе и вели долгие разговоры, но когда мне было пять лет, я не думал о Коко как о реальном человеке. Так как ее тело не двигалось, она напоминала говорящий разум.

      Наши отношения представляли собой вопросы и ответы, словно разговор с компьютером.

      – Доброе утро, Коко.

      – Доброе утро, Тревор.

      – Коко, ты ела?

      – Да, Тревор.

      – Коко, я иду гулять.

      – Хорошо, будь осторожен.

      – Пока, Коко!

      – Пока, Тревор!

      Тот факт, что я рос в мире, где главенствовали женщины, не был случайностью. Апартеид разлучил меня с отцом, потому что тот был белым. Но почти всех детей, которых я знал и которые росли в бабушкином квартале в Соуэто, апартеид тоже разлучил с отцами, просто по разным причинам. Их отцы работали где-то на шахтах, приезжая домой