Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу. Анатолий Зарецкий

трудности во имя нашей любви. Это мой выбор, и мне некого будет упрекнуть за него, даже в мыслях.

      Выслушав мой темпераментный монолог, она, наконец, улыбнулась, и я понял, что отныне и навсегда мы с моей Людочкой – единое целое…

      Она позвала маму и сказала, что хочет одеться и встать. Я знал, что после двух месяцев обострения болезни, подняться с постели – для нее подвиг. И когда она вошла в большую комнату и присела рядом, я положил перед ней листочек с только что написанным четверостишьем:

      Борись с течением судьбы,

      Спорь с ветром, дующим навстречу.

      И пусть так жить труднее, а не легче –

      Нам не дается счастье без борьбы!

      Людочка прочла, благодарно улыбнулась, незаметно пожала руку и убрала листок в кармашек платья. Я давно не видел ее в таком прекрасном расположении духа. Мы отметили нашу помолвку вместе с ее мамой и сестрой.

      Мы объявили, что оформим наши отношения через три месяца, когда я окончу третий курс и покину казарму. С того дня моя невеста стремительно пошла на поправку”.

      “С того же дня дома для меня настали не лучшие времена.

      Когда сообщил родителям о нашем решении, вместо общепринятых поздравлений на меня мгновенно обрушился шквал меркантильных соображений и несостоятельных упреков.

      А знаю ли я, что она больна? А где мы будем жить? А хватит ли моей стипендии, чтобы содержать больную жену?

      – Да, знаю. Но откуда о болезни Людочки знаете вы? Ведь я ничего вам об этом не говорил, и никому другому. Жить будем в семейном общежитии училища, или у нее дома. Там, где Людочке будет удобней. Возможно, мне придется подрабатывать. Я к этому готов. Я вообще готов ко всему, – ответил тогда родителям.

      Но никакие доводы не принимались. У них было свое мнение, которое они считали единственно верным. А мои светлые чувства – моя большая любовь к Людочке, с которой дружил с детских лет и которую вот уже столько лет любил больше всего на свете – воспринималась родителями не иначе, как блажь, не более того.

      И я перестал бывать дома”.

      “До сих пор мы не говорили с Людочкой о ее болезни. Она не рассказывала, а я стеснялся спросить. Но эта болезнь была загадкой, которую предстояло разрешить.

      Людочка не испытывала болей, она не менялась ни внешне, ни интеллектуально. Но в период обострения болезни, временами ее охватывала такая слабость, что она почти мгновенно проваливалась в сон.

      Поспав часа два-три, сразу приходила в себя. Но через час-другой снова теряла ощущение реальности. Когда болезнь отступала, месяцами могла жить, как все. Затем все повторялось.

      Раз в полгода Людочка лежала в больнице. В тот год, когда мы восстановили наши отношения, лечение в стационаре ей уже не помогло.

      Людочка впервые поднялась с постели лишь в день нашего счастья. С того дня она продержалась почти месяц, прежде чем болезнь свалила её насовсем.

      А пока я окружил мою любимую Людочку заботой и вниманием. Я приносил ей всё, о чем она хоть раз упоминала.

      Моей стипендии не хватало.