Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945. Эрих Куби

«Этот вопрос я считаю дерзким и неуместным».

      Б.: «Имейте в виду, господин Геббельс, что мы вас найдем всюду, куда бы вы ни убежали, а виселица для вас уже приготовлена».

      (В ответ в телефоне раздалось неопределенное мычание.)

      Б.: «У вас есть ко мне вопросы?»

      «Нет!» – ответил доктор Геббельс сердитым голосом и положил трубку.

      …Когда Боев повесил трубку, в комнате стояла зловещая тишина. К тому времени все присутствовавшие уже поняли всю меру риска…

      «Ну и всыпят нам за это дело, братцы, ох, и влетит же нам!» – сказал, растерянно улыбаясь, фоторепортер.

      «Давайте составим акт о нашем разговоре».

      Оформили официальный акт, в котором стенографически, как и в моей телеграмме, воспроизвели телефонный разговор. В это время во двор въехал броневик с офицером связи из штаба фронта.

      «Кто тут разговаривал с Геббельсом?» – строго спросил молодой майор, войдя в комнату.

      Мы ему тут же вручили наш акт. Он бережно вложил его в полевую сумку и, обведя всех нас не обещающим ничего хорошего взглядом, молча удалился.

      Откуда они узнали? И так быстро!.. Мы мрачно разошлись, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

      В общем, дело тем и кончилось. Никто не пострадал от этой озорной выходки. Но легенда о телефонном звонке доктору Геббельсу облетела тогда весь фронт. Мне впоследствии рассказывали, будто Жуков, получив донесение, весело смеялся, но, говорят, Сталину все же об этом доложил.

      Геббельс через 48 часов после этого телефонного разговора пустил себе пулю в лоб. Корреспонденцию эту [мою] Совинформбюро в [агентство] Юнайтед Пресс не отправило. Вероятно, товарищи сочли всю эту историю неправдоподобной…»

      Неудивительно, что советские генералы не одобряли подобные выходки, особенно тогда, когда им в затылок тяжело дышал Сталин. Главнокомандующий постоянно давил на своих командующих, требуя более решительных действий, а последние, в свою очередь, давили на своих командиров дивизий. Полковник Антонов и его 301-я дивизия также находились на дальнем конце провода. Это было 26 или 27-го – Антонов не уверен в точности даты, – когда позвонил его командир корпуса и спросил: «Что там у вас происходит? Почему вы прохлаждаетесь?» Антонов вспылил: «Товарищ генерал, почему бы вам не приехать на мой командный пункт на Нойякобштрассе и не посмотреть самому?» Генерал приехал и быстро понял, что вести боевые действия в Берлине совсем не то же самое, что на обычном поле боя.

      «Мы наступали, – рассказывал Антонов, – и вдруг…»

      «Простите», – перебил я его, – но ваша дивизия была моторизованной или кавалерийской?»

      «В дивизии имелось несколько моторизированных подразделений, – ответил Антонов. Совершенно очевидно, что он не хотел признаваться, что командовал одной из тех частей, чьи лошади впоследствии паслись в берлинских парках и на лужайках Курфюрстендамма, знаменитого бульвара Берлина. Присутствие пасущихся лошадей в самом центре Берлина произвело на немцев глубокое впечатление. Для них 40 000 орудий на Одере и тысячи реактивных минометов – ничто по сравнению с воспоминаниями