Gothic love II. Крионика. Скотт Адамс

на голове у него был хвост из черно-красных дредов, и несколько широких прядей свисало вокруг лица. Глаза были сильно подведены черным, а в зрачках были видны белые линзы.

      – Это был самый загребанный день! – и он шаркающей походкой дошел до дивана, помахал Рейму и сел рядом с ребятами. Шабрири поцеловала парня и взяла его за руку.

      – Как фотосессия? – спросила девушка.

      – Футиристично, – сказал Герман. – Но если будущее будет действительно таким, каким оно было на этой фотосессии, я рад, что не доживу до него.

      – Как я посмотрю, сегодня темой будущего пропитано все кругом, – протянула Шабрири.

      – Мы как раз обсуждали… – но Рейм так и не договорил о крионике.

      – Я не против будущего, только не такого. Потом посмотрите в журнале.

      – Я налью тебе вина, – сказала Шабрири и, поцеловав Германа, ушла на кухню.

      Герман посмотрел на Рейма.

      – Вводи меня в курс дела, с удовольствием придамся рассуждениям: у меня как раз на съемках родились пара мыслей.

      – Хорошо, – Рейм на минуту задумался, но затем продолжил. – Представь, что сегодня ты ложишься спать, а просыпаешься уже лет через сто, двести.

      – Ты о криоконсервации? – спросил Герман, и Рейм кивнул. – Только если бы я сильно боролся за эту жизнь, возможно, из страха перед смертью. Но сама идея вечной жизни не прельщает меня настолько, насколько я бы хотел прожить короткую, но яркую жизнь.

      – Яркую, но чтобы в черном цвете?

      – Ну, само собой. В таком, знаешь, насыщенном черном цвете, – улыбнулся Герман.

      Послышался звук затвора фотоаппарата – парни повернулись к двери: на пороге стояла Шабрири и снимала их.

      – Отличные кадры, – сказала она еле слышно, просматривая материал.

      – Вот так всегда, – Герман обратился к Рейму. – Ни минуты без фотоаппарата.

      – Шикарно, – проговорила Шабрири. – Какой контраст, – и, посмотрев на парней, послала воздушный поцелуй, а затем ушла на кухню.

      Глава III

      Бунтарь

      Прохожие оборачивались Рейму вслед, когда он шел по Ленинградскому шоссе, а те, кто шел навстречу, с интересом заглядывали в лицо, рассматривали одежду. На все это у прохожих было не больше полминуты времени с момента, когда они замечали Рейма, и заканчивая моментом, когда он проходил мимо. Иногда, Рейм и сам с особым интересом рассматривал прохожих, как бы в зеркальном отражении показывая им, что такое поведение очень некультурное, что необязательно во все глаза смотреть на выделяющегося внешне человека, даже если очень хочется. Иногда он напоминал себе мима, с точностью повторяющего заинтересованный взгляд встречного человека.

      Конечно, в обычный день Рейм крайне редко замечал к себе пристальное внимание, а порой то ли не замечал вовсе, то ли было не до прохожих. Сегодня же он был словно уязвлен всеми этими взглядами: они обжигали его, и где-то внутри у Рейма начинал зарождаться гнев. Тогда парень свернул с шоссе и решил пойти тихими дворами –