До встречи на небесах! Небожители подвала. Леонид Сергеев

оставить рукопись.

      – А вы кто?

      Я назвался. Повисла долгая тишина.

      – Ну, Инна, возьмите рукопись, – наконец сказала женщина, сидящая у окна (заведующая редакцией Л. Либет, как я узнал позднее).

      – Ну почему я? Как новый автор, так я!

      – Ну возьмите вы… – сидящая у окна обратилась к другой редакторше.

      – Я не могу. Вы же знаете, мне сдавать большую рукопись.

      Так отфутболивали меня минут десять, потом сидящая у окна сжалилась (видимо, у меня был нерадостный видок):

      – Ну оставьте. Позвоните через месяц. У нас много работы.

      Через месяц я позвонил. Либет с прохладцей сказала:

      – Нет, ещё не смотрела. У нас много работы. Позвоните через две недели.

      Через две недели на мой звонок сообщили, что она ушла в отпуск.

      После её отпуска я услышал в трубке:

      – Не знаю, куда делась ваша рукопись, всё обыскала. Но невелика беда. У вас есть второй экземпляр?

      Второй экземпляр она прочитала месяца через два (двенадцать страниц!).

      – Ну что можно сказать? – тяжело вздохнула, когда я появился в редакции и уже приготовился достойно встретить удар. – Издать книгу – сложное дело. Вы ведь не член Союза писателей. У нас есть редакция по работе с начинающими авторами. Идите туда. И вообще, почему мы первые должны вас печатать? (На этот дурацкий вопрос я и сейчас не смог бы ответить.)

      Помолчав, Либет продолжила:

      – Вначале надо печатать рассказы в журналах, а уж потом думать о книге.

      – Но они уже напечатаны в «Мурзилке», – вставил я.

      – Как? Не может быть! – в её голове явно начались какие-то мучительные процессы.

      – Представьте себе, – хмыкнул я, уже готовый забрать рукопись и уйти из издательства навсегда (это «не может быть» у меня долго звучало в ушах).

      – Ну оставьте, я ещё раз посмотрю и позвоню.

      Детгиз мурыжил меня ещё полгода; было ясно: Либет поставила себе задачу – максимально затруднить моё вхождение в литературу и вообще исковеркать мою жизнь. Так и не дождавшись её звонка, я припечалился и явился в редакцию за рассказами. Вялым голосом, с полудохлым видом, Либет объяснила, что к чему:

      – Понимаете, ну, может, в отдельности рассказы и ничего, но все вместе… Книжки нет, – и дальше ещё хлёстче: – Всё какое-то расслоённое, несобранное, неорганизованное, непрописанное, непродуманное.

      Этот набор общих, ничего не значащих слов, конечно, не убил меня наповал, но нанёс чувствительный удар и сильно заморочил голову. По молодости я, дурак, поверил этой Либет больше, чем Митяеву и Хотиловской, а хвалу художников И. Бруни, В. Перцова, Е. Монина, которые иллюстрировали мои рассказы в «Мурзилке», и вовсе перестал брать в расчёт (в то время я много наделал ошибок, но эта одна из главных). И, не скрою, приуныл – да чего там! – тяжело переживал поражение, свой позорный провал. «Куда полез? – бичевал себя. – Думал, иду по дороге, а оказалось, всего лишь топаю по тропе. Яснее ясного – не потяну то, на что замахнулся, ещё не готов к