Скука прекрасной Бурруджун. Ярослава Осокина

многие не верили, что наряд возможно спасти, сама Бурруджун не проявляла никаких признаков беспокойства, уверенно и терпеливо разъясняя женщинам, каким образом необходимо действовать. Она научила их, как незаметно соединить куски, не забирая ткань в швы, распустила две нити своих жемчужных бус и дала их Моне-дар-Ушшада, ибо та была самая искусная вышивальщица из всех.

      Всю ночь дамы, не покладая рук и сменяя друг друга, трудились над парчовым одеянием царственной красавицы Аль-наан-Рада, в кровь искололи тонкие пальцы, а их лица побледнели от усталости. Бурруджун сама доделывала последние стежки.

      К рассвету наряд был готов, и лишь самый придирчивый ценитель определил бы, что с ним когда-либо происходило нечто ужасное. Новые жемчужные ветви и завитки, закрывающие места соединений, так вплелись в старый узор, будто были там изначально, и наряд казался еще краше. Дамы вздыхая и зевая, расходились по своим покоям, чтобы переодеться и быть готовыми к церемонии. Им еще предстояло одевать и причесывать будущую госпожу, и никого из них бессонная ночь не украсила, так что женщины торопились как могли. Лишь Мону-дар-Ушшада Бурруджун задержала у себя, попросив остаться.

      Мона-дар-Ушшада дернула плечом, стоя у дверей.

      – На что госпоже мои услуги? – дерзко ответила она, хотя голос ее едва слышен был от усталости и разочарования. – Или вы хотите меня еще больше унизить… и рассказать обо всем господину Шашатане?

      – Это твой выбор, – тихо и невыразительно сказала Бурруджун, когда Мона-дар-Ушшада повернулась, чтобы выйти.

      И гордая дама против своей воли остановилась. Замерла, а потом медленно вернулась и села перед будущей госпожой.

      – Я слушаю вас, – глухо сказала она.

      Бурруджун в это время достала еще одну шкатулку, привезенную ею из дома. Когда она открыла ее, резкий и приятный запах трав наполнил воздух. Бурруджун достала несколько склянок и чистых тряпиц, приказала Моне-дар-Ушшада вытянуть руки и стала обрабатывать кровоточащие порезы и стертости на пальцах дамы. Этой ночью Мона-дар-Ушшада работала больше всех.

      Расширившимися от изумления глазами Мона-дар-Ушшада наблюдала за этим.

      – Если госпожа думает так купить мое доверие, – резко произнесла она, – то это ошибка, я и не…

      – Помолчи, – отозвалась Бурруджун. – Все это я и так понимаю.

      Она завершила свое дело, сложила склянки обратно в шкатулку и выпрямилась, спокойно глядя в рассерженное лицо Моны-дар-Ушшада. Последняя едва ли на несколько лет была старше, изящная молодая женщина небольшого роста, с водопадом иссиня-черных волос, живым и милым лицом, искаженным сейчас злыми чувствами.

      – Должна сказать, я была лучшего мнения о твоем уме, хотя и не сомневалась, что все выходки дам и неприятности, происходившие со мной тут, твоих рук дело. Но последнее было очень глупо, ты сама подвела себя и других. Я хочу дать тебе выбор: или же ты проявляешь свой ум и дальнейшие пакости строишь так, чтобы никто не мог догадаться, кто за этим стоит, или же ты покидаешь