Не уходи…. Юрий Теплов

меня. Я схватил табурет, выставил перед собой и завопил:

      – Подойди только!

      И тут же услышал:

      – Курсант Дегтярев!

      На входе в кубрик стоял старшина Кузнецкий:

      – Грудинин, идите в умывальник и приведите себя в порядок. А вы, Дегтярев, через полчаса – в канцелярию батареи!

      Даня пробормотал:

      – Однако не надо тебе было… Я сам бы…

      Грудинин явился из умывальника с мокрыми волосами и распухшими чистенькими губами. Глянул на нас исподлобья и опять принялся пришивать подворотничок.

      В канцелярию я шагнул минута в минуту.

      – Опоздали на сорок секунд, – объявил старшина и стукнул ногтем по циферблату своих часов.

      Я не стал возражать. Стоял, уставившись на портреты Ленина и Сталина. И явственно ощущал, что старшина Кузнецкий разглядывает меня ровно букашку. Затем он сказал, разделяя каждое слово:

      – Офицер, не научившийся подчиняться и соблюдать воинские уставы, армии не нужен. Вывод: будущий лейтенант Дегтярев не нужен тоже.

      Секунды заколотили в голову: отчислят, отчислят… Я чувствовал, как обволакивает всего замешанная на злобе паника. На злобе к этому старшекурснику и к красавцу Грудинину. Слабым проблеском в мутном сознании мелькнуло: отслужу срочную и вернусь в училище.

      – Вас Грудинин оскорбил? – продолжал пытку Кузнецкий.

      – Никак нет.

      – Почему же вы кинулись на него с табуретом?

      – Бикбаев обозвал Грудинина, а тот…

      – Не вижу логики, Дегтярев! Один обзывает образцового курсанта, другой бьет. А если бы я не вмешался?..

      Прежде чем отпустить меня, он сделал паузу, вновь поглядел, как на букашку. Наконец, махнул рукой, и лицо его приняло брезгливое выражение.

      Даня встретил меня, виноватый и грустный, и от его взгляда мне стало совсем тошно.

      После старшины меня воспитывал командир взвода старший лейтенант Воробьев. Беззлобно, почти равнодушно, словно бы выполнял неприятную обязанность. Скорее всего, так оно и было. Наш взводный стал недавно чемпионом Южно-уральскоого военного округа по десятиборью и постоянно пропадал на тренировочных сборах. И то, что происходило во взводе, ему, похоже, было до лампочки.

      Вечером меня пригласил на беседу командир батареи капитан Луц. На «беседу» он не вызывал, а «приглашал».

      Я переступил порог его кабинета и по уставу доложил о прибытии.

      – Садитесь, рассказывайте, – показал он на стул.

      Я не мог выдавить из себя ни слова. Уставился на пепельницу, вырезанную из снарядной гильзы, и не отрывал от нее глаз. Комбат тоже молчал. Наконец, я открыл рот:

      – Виноват.

      В этот момент и раздался стук в дверь.

      – Разрешите войти? – Грудинин вырос в проеме, лихо вскинул руку к козырьку: – Я по поводу конфликта.

      Комбат с любопытством глянул на него.

      – Слушаю вас.

      – Виноват во всем я, товарищ капитан.

      И стал рассказывать, как всё было. Ничего не утаил. Даже о том, что старшина Кузнецкий объявил Бикбаеву два туалетных наряда несправедливо.

      У