Бремя обречённых. Степан Мазур

красновласая дева отхлебнула. Особого аппетита не было, ягод наелась ещё поутру, но компот из них, перелитый во флягу, охлаждал, утоляя жажду и отгоняя усталость. Отбивал и желание набивать брюхо доверху. В духоте лесов стояла высокая влажность, и есть стоило лишь на ночь. Днём же заставляла себя грызть сухари, да иногда жевать кусок-другой вяленого мяса. Не разжевав его до конца, выплюнула вовсе, и ещё раз хлебнула компота. Провизия, которую собрал в путь трактирщик Глаз, подходила к концу. Поизносилась даже новая рубаха. Ветки, колючки и травы не щадили одежду.

      – Если боги покинули даже наш мир, то в этом они, может, и вовсе не появлялись? – Сорвалось досадное с губ.

      Потаённый собеседник не спешил отвечать. Он вообще говорил мало и лишь по существу, так как знал всё и про всех. А болтать попусту это прерогатива торговцев и бардов, а не прозревших в дороге путников.

      – Или это нормально, когда демон играет роль всех демиургов вместе взятых? – Добавила бард-менестрель.

      Эхо уносило вопросы вдаль, те разбивались ветром о могучие древа и поднебесный купол. Красивой и беспощадной природе нет до них дел.

      – Нет, серьезно. Существам этого мира ведь всё равно кому поклоняться? В кого верить? Разумным главное в кого-то верить и всё? Лишь бы был грозный, всемогущий и всеведающий? Или всеведающая? Некий идеал, которого никогда не достигнем, но к которому всегда стремимся? Может и мы, люди Северного мира, заставляли себя верить в богов? А их никогда и не было. Так, удобный миф.

      Последние две недели вопросы самой себе вслух стали нормой. Разумных собеседников в лесу не попадалось, а вспоминать молодость в шкуре морской свинки и заводить дружбу с лесными грызунами желания не появлялось. Иногда, правда, отвечал тот – Глубинный. Сначала Чини даже подумала, что дело в забродивших на солнце ягодах. Но нет. Он приходил, лишь когда она действительно в нём нуждалась.

      Ответы Его были таковы, что забывала вопрос.

      Вообще задавать вопросы Ему следовало лишь в крайнем случае и только если уверена в достойной цене и значимости своего вопроса. На мелочь всегда может ответить внутренний говорун. Этого только свистни. Иногда, устав от бормотания «говоруна» и редкого шёпота «глубинного» бард поддавалась порывам излияния души. И просто пела песни, от себя. Делилась ими с миром, со всеми живыми обитателям и просто с природой, дорогой. Даже себе. Той частице, которая осталась неделимой на собеседников, которых становится всё больше и больше с каждым днём одиночества в душе.

      Порыв петь приходил всегда неожиданно. Это просто выбиралось наружу, существовало какое-то время вне, и так же быстро исчезало, как появлялось. Вот и в этот раз губы вдруг зашлёпали, забормотали. Не сдерживая порыва, понеслись слова. И не сразу в них можно было различить, говорун это или тот, внутренний, настоящий.

      Я вижу свет.

      Но он далёк, а я во тьме.

      Я вижу снег,

      Но он не тает по весне.

      Да, жизнь моя не так легка,

      Как ветра стать —

      Я