Огни на болоте. Держи меня, соломинка. Ирина Бйорно

древней крови корни у меня.

      Петух соседский будит на заре,

      Коровы тянут хором ноту «му»,

      И бабушки сидят в платках с горошками,

      И я грущу – не знаю – почему.

      Там бой за Русь мои деды вели,

      И помнит лес врагов татарских тень.

      Но бой не кончен – враг лишь затаился

      И имя у него: жестокость, жадность, лень.

      Он среди люда русского живёт —

      Не из степи монгольской прибыл он,

      И не татарское его лицо:

      Он цвет меняет, как хамелеон.

      На Дон пойду и братьев соберу,

      Им накажу прогнать с Руси врагов!

      И слышен смех казачек чернобровых,

      И песнь свободных Дона казаков.

      Русский дух

      Ах, Рамонь моя, Рамонь

      За рекой поёт гармонь…

      Ходят бабы за за кордоном,

      Молоко течёт в бидоны.

      Земляничные опушки,

      В ночи шумные лягушки…

      Ах, Рамонь моя, Рамонь

      Где с утра слышна гармонь!

      Строит в речке бобр плотину,

      Ветер мучает осину…

      Рыба плещется в реке

      Спит рыбак на бугорке…

      Ах, Рамонь моя, Рамонь

      Не забыть твою гармонь!

      Лес дремучий с комарами

      Смех девичий над полями:

      Русский дух живёт в Рамони

      И играет на гармони…

      Мама

      Моя подруга похоронила маму на общем кладбище неизвестного – без камня, надписи и ограды. Есть такие кладбища неизвестных. Могил нет- как таковых. Прах в урнах захоронен в землю- без надписи и дат. На поле стоит только один большой каменный крест. Никто не знает, кто там захоронен, поэтому молятся все, кто проходит мимо за всех, кто там лежит. Кладбище неизвестного. Так это называется.

      Я спросила – почему. Трое дочерей у мамы, у тех – свои дети, но кто будет приходить к могиле старой бабушки, когда все так заняты собой и жизнью? Кто захочет вырвать день из календаря и ехать четыре часа на поезде к могиле, если и при жизни не находилось времени, чтобы побыть с бабушкой? Мама моей подруги решила это сама – быть захороненной вместе с другими неизвестными. И моя подруга хочет того же. Может, это более правильно? По отношению к будущему поколению?

      Я иду по кладбищу Донского монастыря. Здесь стоит в стене замурованный прах моей мамы. Её лицо, вырубленное на камне, белые лилии. Рядом – сотни других имен, мне не известных. Я их не читаю, прохожу мимо, иду к маме. Но мама не в стене – она – в моей душе. Живет там с первого дня моей жизни и до этого дня. Она там и никуда не уезжала. Она для меня – не умерла, и пока я живу – она живет со мной.