Ольф. Книга вторая. Петр Ингвин

осведомился:

      – Я слышал треск. Это он?

      – Да. Забудь. Пусть прошлое остается в прошлом.

      – Спасибо. – Сержант вдруг приуныл. – Я соврал. Не из-за фильма меня Полина бросила. Из-за паскудника, которым интересуешься. Участие в тех съемках… – Раздался звук, будто собеседник сплюнул. – Оно было поводом. Она… Они все в него влюбились. Как такое может быть?

      – В жизни все может быть, по себе знаю, – констатировал я, чтобы что-то ответить. – Знал парень ключ от женского сердца, слова умел подобрать, впечатление произвести. Ухаживать, наверное, не забывал. Любовь, ее же надо завоевывать, а потом защищать.

      – Все-таки его не убили, – протянул вдруг сослуживец задумчиво. – Антоха сказал, они раздели его – чтоб не удрал, чтоб помучился. Ну и просто поиздеваться. Простительно ведь, после всего, что тот натворил?

      – А одежду – в реку?

      – А его – в сторожку. Привязали, заперли, раз в несколько дней кормить ходят.

      – ХодЯТ?! То есть…

      – Говорят, что до сих пор. Спрашивали, не изъявлю ли желания наказать показательно или не проявлю ли какой фантазии насчет показать наказательно. Как-никак, я тоже сторона пострадавшая.

      – Километров в пяти, говоришь? По течению или…

      – Вверх.

      – Ясно. Ну, пока.

      Палец вдавил «Отбой» и не отрывался, пока телефон не выключился полностью. Я обернулся к Челесте.

      Она уже спала в своем углу. Правильно, спи, моя маленькая. Пусть тебе снится все самое прекрасное и приятное. Я охраню ажурные переплетения сна от вторжения прокисшей действительности. Любым путем спасу вытканный подсознаньем призрачный мир от угроз и несчастий. Во сне и наяву. Я – твой страж. Нет, твой рыцарь. До сих пор бездарный и неумелый, отныне я изменюсь. Ничто больше не потревожит твой сон. И твою жизнь. Я сказал.

      Лев Толстой заметил однажды, что большая часть мужчин требует от своих женщин достоинств, которых сами они не стоят. Может быть. Я не требую от тебя, милая и непонятная итальяночка, ничего сверх того, что ты даешь мне сама. А это столько… не передать словами. Мне стыдно за себя, не умеющего отблагодарить равноценно.

      Я откинулся и вытянулся на своей половине. Не спалось. Челеста лежала рядом, окутанная невидимыми миражами. Подрагивала во сне. Ее кожа волшебно мерцала и переливалась. По пульсирующей жилке на шее было видно, как бьется сердце – спокойно, дремотно, никуда больше не торопясь.

      Ночь. Будуар ака постель, то бишь кровать. В глазах – звезды. В теле – гармония. В мыслях – ясноокая жрица Альфалиэля, с которой светло. Рядом – та, без которой темно. Вот ведь, ежик мать его бегемотиков. Мне хотелось быть с обеими. Честно. Брысь дурные подозрения – не вместе. С каждой из них.

      С Полиной – как ни с кем и никогда. Она – Эверест, на который мне никогда не взобраться своим ходом.

      С Челестой… тоже. Она – мой перпетуум мобиле, шило, что не дает почивать на лаврах. Это мой ребенок, о котором нужно заботиться, и мать, переживающая за каждый шаг. Моя богиня и забавный