Ветана. Дар исцеления. Галина Гончарова

на отца.

      – Как он узнал?

      – Не важно. Сейчас это уже не важно. Главное, что глупый щенок никому и ничего не успеет рассказать.

      – А с маркизом что?

      – Пока – в его покои, а там посмотрим. Может, и пригодится на что…

      Мужчины переглянулись с понимающими ухмылками. Сыну Лоррен Ришард доверял, насколько вообще мог доверять людям. И о второй части плана Толлерт знал.

      А вот о третьей – пока нет. Но всему свое время.

* * *

      Тепло. Уютно, спокойно и делать ничего не хочется. Мне просто хорошо. Я лежу в большой кровати и медленно пью малиновый взвар с медом, по глоточку. Рядом сидит Лим и болтает как заведенный. О корабликах, которые пускал в пруду, о дереве, на которое залез – теперь-то можно! И да, спрыгнул он немного неудачно, разбил коленку. И все само заживает! Почти зажило!

      Здорово, правда?

      Я не вникаю в рассказ, разве что киваю в нужных местах. Стыдно сказать, но Лим сейчас для меня лучшее лекарство. Смышленая мордашка, яркие глазенки, улыбка до ушей… Словно рядом бьет фонтан с живой водой.

      Линетт ушла, взяв с меня слово не вставать до вечера. Я охотно пообещала, потому что иначе герцогиня опустится в кресло рядом с моей кроватью и будет сидеть, а благодарность – штука утомительная.

      Устала я так, что на ногах не стояла. И откуда у Линетт Моринар взялась подобная пакость? Не иначе проклял кто. Надо бы поспрашивать, нет ли у нее в семье такой болячки?

      А, не важно.

      Лим притащил здоровущую книгу сказок и изъявил желание почитать мне вслух. Я слушала историю про золотого ослика и ни о чем не думала, пока в дверь не постучали.

      Канцлер.

      – Папа!!! – завизжал Алемико и повис у отца на шее. Тот, не отказывая сыну, подхватил малыша, подкинул повыше и что-то шепнул на ухо. Лим бросил на меня заговорщический взгляд и удрал, а канцлер присел рядом на кровать, не обращая внимания на попрание всех приличий.

      – Вета, здравствуй.

      – Здравствуйте, ваша…

      – Дядя Алонсо. Или дядюшка. Или придумай сама, как меня называть.

      Я вздохнула.

      Да уж понятно, что теперь меня не выпустят. Придется делать хорошую мину при плохой игре.

      – Здравствуй, дядюшка.

      – Уже лучше. Спасибо тебе еще раз. Линетт мне все рассказала…

      Я повела рукой, мол, не стоит благодарности. Сделала, что смогла, что должна была… Кстати…

      – А где мой больной?

      – Леклер, что ли?

      – Да… дядюшка.

      Канцлер понимающе улыбнулся, мол, привыкай, и потрепал меня по руке.

      – Неподалеку, в гостевой спальне. А при нем слуги и охрана. Если что пойдет не так – тут же нас позовут.

      Я выдохнула:

      – Не хотелось бы, чтобы он умер.

      – Вета… он тебе нравится?

      Нравится? Мне?

      Вспомнила отчаянные голубые глаза, липкую от крови руку в моей руке, холодные пальцы смерти, смыкающиеся у бедняги на горле, и только-только хотела ответить отказом, как вдруг…

      – Не знаю, ва… дядя. Не знаю.

      Канцлер покачал головой:

      – Вета, это плохо.

      Я