Белая хризантема. Мэри Брахт

Хана помогала ему, но так, чтобы сестра не замечала. Разыгрывая этот маленький спектакль, они наполняли дом радостью, пусть даже отец и выглядел смертельно уставшим.

      “Но где моя королева?” – спрашивал он, перед тем как сесть и развязать мешок.

      “На кухне, где же еще!” – кричала сестра, и мать заглядывала в комнату.

      “А, вот и она, моя благоверная, и до чего вкусно пахнет в нашем дворце! Итак, мои солдаты удачи, передайте моей хозяюшке наши праздничные трофеи”.

      Для Ханы с сестрой это был сигнал – можно рыться в мешке и восхищаться при виде рыбы, морской капусты или риса. Иногда отец баловал их грушами, которые выменивал на рыбу, но это был особый деликатес, позволительный только пару раз в год. За день до того, как Хану похитили, отец как раз принес две большие груши. Она до сих пор чувствовала во рту их сочную мякоть, помнила аромат.

      – Он привез меня на армейский склад, и мне пришлось подписать бумагу, но я не понимаю по-японски. Я не ходила в школу, – пристыженно продолжала рассказывать девушка. – Я понятия не имела, что происходит. Он оставил меня с каким-то корейцем, который сказал, что тетя больше не нуждается в моей помощи. Теперь, сказал он, я нужна императору. Я буду трудиться во славу Японии.

      Хана посмотрела на девушку, во взгляде той светилась невинность. Ее не насиловали. Может, солдаты совершили налет только на одну каюту? Хана не могла рассказать этим девушкам о случившемся, хотя они молча ждали – настал ее черед. Хана обвела взглядом выжидающие девичьи лица и отвернулась, уставилась на тающую полоску солнечного света.

      К концу недельного путешествия Хана осталась в купе одна, трех попутчиц высадили раньше. Моримото ни разу не заговорил с ней, даже почти на нее не смотрел. Он, кажется, забыл про нее и вспомнил только по прибытии в Маньчжурию. Там он вдруг развил бурную деятельность, велел Хане выйти из вагона, передал ее бумаги дежурному офицеру и исчез – словно и не он это уволок ее на край света.

      Новый солдат ушел узнавать насчет транспорта. Хана осмотрелась, готовая броситься через дорогу, и снова увидела Моримото. Он возвращался. Остановился рядом, закурил. Несколько раз затянулся и протянул сигарету ей:

      – Курить умеешь?

      Хана посмотрела на сигарету, потом на него, не понимая, в чем подвох. Он рассмеялся – легко, беззаботно, точно парень, предлагающий глупой девчонке сигарету.

      – Это просто, смотри на меня, – сказал он, затянулся, длинно выдохнул и, прищурясь, наблюдал, как дым, извиваясь, уплывает в ночное небо.

      Потом вынул сигарету изо рта и вставил в губы девушки. Хана не шевелилась, боясь, что он ее обожжет или сделает что похуже.

      – Вдыхай, – велел Моримото.

      Хана замотала головой, он вырвал сигарету и отбросил в сторону. Хлестнул по щеке. Хана ошеломленно замерла, на глаза навернулись слезы. Моримото поднял из дорожной пыли сигарету и снова зажег. Всунул ей в губы:

      – Я научу тебя подчиняться. Вдыхай.

      Отказаться было безумием, и Хана