Мировое правительство. Алекс Белл

марта 1933 года

      – Единственное, чего Америке следует бояться, так это только самого страха.

      Звук голоса Франклина Делано Рузвельта, вступавшего в должность 32-го президента Соединенных Штатов, слегка дрожал, искажался в микрофоне и разливался в холодном весеннем воздухе над многотысячной толпой людей, пришедших на инаугурацию. Но в этой звуковой вибрации не слышалось ни тени волнения новичка – скорее, это был рык матерого льва, который и вправду не ведал о том, что такое страх.

      – Жадность, упрямство и некомпетентность финансовых воротил ввергли и их самих, и всю страну в состояние жестокого кризиса. Они отобрали у людей дома, работу и даже саму надежду на лучшее будущее. Я вступаю в должность так, как если бы США вели в этот момент решительную, кровопролитную войну. И мы победим в ней: наша судьба – только в наших руках.

      Измученные, растоптанные, униженные голодом и беспросветной нищетой депрессии американцы внимали речи Рузвельта у допотопных радиоприемников с замиранием сердца. Казалось, они впервые в жизни слышат голос человека из власти, которому можно верить. Тем более странным казалось то, что этот человек был вовсе не сказочным героем, а физически беспомощным инвалидом, прикованным после перенесенной тяжелой болезни к инвалидному креслу до конца жизни. Речь нового президента длилась всего двадцать минут, но именно ее историки будущего назовут поворотным моментом истории американской нации.

      На следующий день, 5 марта, Бернард Барух должен был явиться на аудиенцию к Рузвельту в Белый дом. Стоит отметить, что во всей мировой истории было совсем немного таких влиятельных и талантливых людей, которые умудрялись сохранять должность главного советника и правой руки у нескольких могущественных правителей подряд. Впрочем, неправильно думать, что шесть (!) американских президентов, от Вудро Вилсона до Гарри Трумена, управлявших страной в общей сложности примерно сорок лет, сами выбирали Баруха главным помощником. Скорее, все обстояло как раз наоборот.

      В день инаугурации Барух находился еще в Нью-Йорке. Речь Рузвельта банкир слушал дома, в своем особняке на западе Манхэттена, на Лексингтон-авеню, рядом с небольшим парком Мэдисон. До офисов банков Уолл-стрит отсюда было три-четыре мили, обычно он проезжал их за пятнадцать минут, но сегодня часть дорог Манхэттена была перекрыта, и он решил прогуляться пешком, несмотря на сырую, немного промозглую погоду. Разумеется, его сопровождали охранники: во времена депрессии находиться одному на нью-йоркских улицах было небезопасно даже людям среднего достатка. Каждый четвертый американец был безработным, каждый седьмой голодал. Уровень преступности в Америке по сравнению с благополучными двадцатыми вырос в десять раз. Самое безобидное, что могло произойти даже среди бела дня на фешенебельной улице, – кража кошелька или вещей очередной шайкой чумазых мальчишек-беспризорников.

      Неторопливо шагая по Парк-авеню в сторону Нижнего Манхэттена, Барух думал о речи Рузвельта и их предстоящей встрече. Метафора нового