Время пить Херши. Сборник рассказов. Александр Владимирович Токарев

поднялись вверх императорские имаго и аквиллы легионов, а под ними вспыхнули золотом панцири декурионов и тораксы. Ряды гуннов были темны и по-звериному настороженны. Ударили пращники и в небо поднялись свистящие точки, встречаясь с тучами стрел. Войска сошлись.

      «Битва лютая, переменная, зверская, упорная… Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах, сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости. Он от переполнения кровью превратился в целый поток».

      (Иордан. «Гетика»).

      Камень видел все это, и у него было время подумать. Его холодный разум умел отсчитывать время и анализировать события. И, казалось, ничто не могло изменить мир вокруг него и сущность его самого. Невероятно сильные ветра, приходящие с востока, лишь полировали его поверхность, а бьющие в него молнии из яростных тифонов превратили его в крепкий монолит, оплавленный в местах ударов. Он знал, что вечен, и от этого ему было спокойно. Но пришли люди, вырыли под камнем большую яму и закатили в нее множество каких-то бочонков. Тяжко вздрогнула земля, поднимаясь в небо со столбами огня и дыма, и камень раскололся, теряя форму и цельную структуру, данную свыше. В коллоидах молодой породы, хранящей память рождения, забилось, угасая: «Это все».

      …Камень был молодым деревом и помнил свою вечную жизнь созерцательного бытия среди скал только вначале, когда пробивался сквозь палую листву в виде ростка. Высыхая на склоне холма, он снова вспоминал, как глядел в розовую даль, ощущая себя тяжелым и вечным монолитом, а потом совсем ясно чувствовал и слышал, как шелестел он листвой на теплых ветрах и сверху на его крону падали торопливые дожди, стекая по жилистому стволу. Он был нежной личинкой, в сладкой муке выползающей из хрустящего кокона, а потом становящейся красивой бабочкой. Камень парил над горами, опираясь на сильные крылья, и слабые люди-букашки кричали ему снизу: «Эль кондор паса»… А затем он сидел у тихой реки и глядел на поплавок, от которого расходились круги. Камень поднимал удилище, чувствуя, как бьется его сердце, и на леске тяжело упиралась серебристая рыбина. Она сонно разевала рот в его руке. От рыбы пахло теплым шелковником и синими струями реки. Он уходил в дом на берегу, где его встречала светловолосая женщина. Она брала у него рыбу, целовала в губы и жарила рыбу на углях. Ночью они обнаженные купались в реке, и только Луна глядела на них.

      …Камень ждал. Он умел ждать. Он знал, что эта ночь опять будет принадлежать ему. Молодое бьющееся тело под его сильным и ждущим телом, белая грудь с бутонами-сосками, ленивыми и розовыми; трепещущая жилка на шее, короткий всхлип, агония, легкая судорога. Так уже было не раз. Но не было Элис. Он решил: она тоже будет его женщиной, пусть через силу, через ее неприятие, придушенная и не способная к сопротивлению. Она будет его собственностью… вся, безвольная и нежная, с гладкой кожей и золотым локоном на его пальце. Элис… Он ее встречал в колледже, дышал ей вслед,