Аргентина. Локи. Андрей Валентинов

Открыл бы, но лишней пары минут ему никто не даст. Однако, подумав, рассудил: едва ли. От кого запираться? Он-то и так в комнате под замком. Значит, либо и в самом деле замок-«американец», либо…

      Ладонь скользнула по двери. Сейфовый, с кнопкой внизу и… И задвижка.

      Раз! Два! Три!

      Ведь мысли – что бомбы:

      Засовы и пломбы

      Срывают подряд:

      Нет мыслям преград!

      Уже на лестничной площадке он обернулся и от души врезал ногой по двери. Получи, fotze!

      * * *

      Ему везло еще долгих три минуты. Локи успел спуститься вниз, прыгая через ступени, крикнуть растерянному привратнику: «Звоните пожарным!», отворить дверь подъезда и даже сделать несколько шагов по тротуару. Стоявший слева черный автомобиль он заметил слишком поздно – как и две метнувшиеся к нему фигуры. От первого удара уклонился, второй сбил с ног…

      * * *

      Когда дверь камеры открылась, он заставил себя встать. Лежал на полу, поэтому пришлось цепляться ладонями за нары. Тела почти не чувствовал, но все-таки сумел удержаться на ногах.

      – Локенштейн? На выход с вещами!

      Трое в черной форме. Лица пустые, равнодушные, в глазах – оловянный блеск. Локи успел удивиться. Вещи? Какие у него вещи? Но потом вспомнил: так здесь принято. Если с вещами, значит – конец.

      Его торопили, но идти было трудно, тогда двое взяли под руки и потащили. Коридор, запертые двери камер, лестница, площадка, еще лестница… Что за тюрьма, он так и не понял, но точно не Плетцензее. Потолки ниже, «черная» охрана, и решетки на окнах другие.

      «Колумбия», что в Темпельгофе? Впрочем, какая разница!

      …Снова площадка, запертый решеткой коридор, лестница, уже поуже.

      Дверь…

      Когда понял, что он в подвале, хватило сил не закричать от страха. Может, здесь тоже камера – особая, секретная, для таких, как он? Но Локи уже понимал, что привели его сюда не за этим.

      И только когда ткнули коленями в бетон, он заплакал. О таком Локи слыхал. Сейчас приставят к затылку пистолет… Нет, не к затылку. Стреляют в углубление между затылком и шейным позвонком, сила выстрела отбрасывает тело вперед, чтобы черная палаческая форма не испачкалась кровью.

      Секунды текли, стоявшие рядом молчали. Шея заледенела, затылок пульсировал болью. Он вдруг подумал, что на его месте король, из-за которого приходится умирать, вел бы себя как-то иначе. Сказал бы правильные слова – или даже песню спел про мысли, ставшими птицами…

      – Теперь вы поняли, Локенштейн, что за все приходится платить?

      Чужие слова прозвучали, словно «Лазарь, воскресе!» Лонжа встрепенулся, стряхивая смертную оторопь. Да-да, он все понял, он виноват, он будет послушным! Только не убивайте, не убивайте, не убивайте!..

      – А я не жалею!

      Прикусил язык – поздно. Сказано!

      И снова секунды, долгие-долгие, каждая – словно целая жизнь. Наконец, другой голос негромко заметил:

      – А вы знаете, господа, парень мне нравится. Поднимите его!

      Ноги не чуяли пола, расползались, сгибались в коленях, но все же он сумел устоять. Чье-то лицо, немолодое, с моноклем в глазу, приблизилось, дохнуло дорогим табаком.

      – Нам