Амелия. Сердце в изгнании. Мари-Бернадетт Дюпюи

слезы бросала отчаянные взгляды на окружающее ее убранство: вскоре все это окажется для нее под запретом.

      «Мне остается только одно: тоже умереть! – внезапно подумала она. – Но не здесь… Если я утоплюсь в Дунае, все подумают, что я не перенесла потери жениха, и никто не узнает, что у нас была любовная связь, что я жду ребенка, нашего ребенка…»

      Из ее груди вырвалось отчаянное рыдание. Она вспомнила лицо Карла в ореоле светлых кудрей, вспомнила его поцелуи, его объятия, мольбы отдаться ему: дата их свадьбы была уже близка. Амелия, которая казалась весьма благоразумной, обладала страстной натурой: она уступила, очарованная таинством наслаждения и взаимной любви.

      Задыхаясь от невыносимой душевной боли, молодая женщина не услышала стука в дверь. Она очнулась лишь после того, как в дверь еще дважды постучали, уже сильнее.

      – Входите, – отозвалась она, поспешно промокая свои влажные от слез щеки.

      В дверном проеме показался женский силуэт. Амелия узнала Иду Ференци, компаньонку императрицы.

      – Ее светлость желает вас видеть, баронесса.

      Растерянная, Амелия поднялась и нерешительно склонилась в реверансе. Спустя мгновение до нее донеслись шелест платья и тихое перешептывание.

      – Мое дорогое дитя, я волновалась о вас, – послышался мягкий приглушенный голос, узнаваемый из тысячи других голосов.

      Ида Ференци удалилась, двигаясь почти бесшумно, а императрица, вся в черном, подошла ближе. Ее роскошные золотисто-каштановые волосы были заплетены в косы. Легендарная красота Елизаветы была неподвластна времени. Подобно художнику, преисполненному почтения к своей удивительной натурщице, оно сделало ее черты еще более совершенными, не испортив при этом ни грациозной посадки ее головы, ни идеального очертания ее губ и скул. Чувствовалось, что эта женщина рождена властвовать.

      – Ваше величество…

      – Амелия, я беспокоилась о вас, Мария Валерия – тоже. Я знаю, как сильно вы страдаете, как глубока ваша скорбь, однако вскоре вам придется вернуться ко двору.

      – Ваше величество, я бесконечно благодарна вам за то, что навестили меня, – ответила растроганная молодая женщина. – Я не заслуживаю подобной доброты, нет, в самом деле, я ее недостойна…

      Амелия растерянно взглянула на красивое лицо императрицы, отмеченное печатью глубокой меланхолии. В ее мрачном взгляде читалась терзавшая душу скорбь.

      – Простите меня, ваше величество, – наконец произнесла она.

      – За что мне следовало бы вас простить? За ваше намерение постричься в монахини, из-за которого впадает в уныние моя дорогая дочь?

      – Ваше величество, я не могу ни остаться при дворе, ни уйти в монастырь, – призналась она. – Я хотела бы умереть, ведь отныне достойная уважения жизнь для меня невозможна. Вы понимаете? Я не знаю, к кому мне обратиться в сложившейся ситуации. – Амелия инстинктивно положила руку на живот.

      Слова слетели с ее губ так, словно скрыть правду от единственного человека, способного понять ее и простить, не представлялось