Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий. Светлана Петрова

источника. Считать топливом хлеб и картошку слишком примитивно. Причина остановки – перерождение материи вследствие усталости души. Мы живы, пока она нас не покинула. Неодарвинист Вейсман считал смерть двигателем эволюции. Какая, к чёрту, эволюция, какие физические правила! Вдохнуть жизнь в эту сложную структуру может только нездешняя сила. Но чего же душе не хватает, если она так настойчиво стремится на ПМЖ в параллельный мир? Есть гипотеза: перестав существовать, мы в каком-то другом виде перемещаемся в пространство с другими понятиями и категориями. Пусть. Неважно. Главное, интересно, как это выглядит и выглядит ли?

      А может, Кирилл всегда был лишь проекцией моего сознания и умер, потому что я перестала чувствовать его как себя? А ведь перестала, хотя не помню – это произошло, когда я ему изменила, или когда у него поседели волосы внизу живота, или когда он вставил искусственные челюсти, после чего я ни разу не поцеловала его всерьёз, только чмок-чмок. Тогда у меня самой были только две коронки и даже зубы мудрости на месте. Ныне собственные протезы вызывают у меня такую же брезгливость. Думаю, Кирилл страдал от осмысления того, что увядающая материя гасит влечение. Нет, не то…

      Муж – почти чеховский персонаж, радел за бедных, взяток не брал, а когда совали деньги в карман, вопил от ужаса и возмущения. Его удручали бессмысленная бумажная возня, нехватка лекарств и времени на пациентов, отношение к больным как к статистической единице, а не как к близкому родственнику. Вызывали неприятие далёкая от реальности перестройка медицины при системно усыхающем бюджете, и без того неприлично низком, закрытие маленьких больниц и фельдшерских пунктов. Говорил, что это вредительство, подготовка к платному лечению нищего населения, что уровень смертности обязательно возрастёт, потому что медицинская помощь нужна здесь и сразу. Если б не дурная реформа, он не ушёл бы на пенсию, когда невостребованность обернулась инфарктом. Если, если бы… Опять не то.

      Мысли путаются. Вдруг выделилась одна, главная, больно звякнув внутри черепа лопнувшей струной: мой муж умер, приговор окончательный и обжалованию не подлежит, он перешагнул черту дозволенного, и это наше последнее свидание. Я потянулась и обхватила неожиданно тяжёлую, ещё не остывшую голову. Прежде боялась прикасаться к покойникам, хотя ещё Владимир Мономах учил: Не страшитесь видеть мёртвых, ибо все умрём. Действительно, оказалось нормально, и я ещё теснее прижала голову к себе, как прижимают кусок собственной плоти, отрезанной зловредным орудием, прижимают изо всех сил в тоскливой надежде, что приживётся, прирастёт и всё будет по-прежнему, а случившееся – нелепый сон.

      Однако сон длился наяву. Лицо выглядело даже лучше, чем при жизни: морщины на щеках разгладились, видно, ему уже вставили обратно искусственные челюсти, нос явил аристократическую горбинку… и эта пугающая чистота лба. Всем своим видом муж утверждал благородство, вызывая щемящее чувство глубокой потери и удивление, почему при жизни я не испытывала к