Мост через Валгаллу. Алексей Владимирович Баев

экскурсантов. Сами старинные стены, казалось, кричали о страшной и неведомой тайне.

      Прохор Кузьмич с Никитой ушли далеко вперед, а Леша отчего-то задержался в зале гипсовой скульптуры.

      Уникальная экспозиция изваяний – эксклюзив от Трисемеркина. Ну, где, скажите, вы еще отыщете такое собрание гипсовых бюстов? Количеством не менее четырех десятков? Нет, есть и более обширные коллекции. Наверняка есть. Все дело в их происхождении.

      Вообще, Прохор Кузьмич, несмотря на преклонный возраст и безоговорочное общественное признание неординарного живописного таланта, оказался неплохим генератором идей и на удивление прекрасным администратором. Здание потемкинского аквариума, принадлежавшее долгое время горкому компартии, хранило в своих темных сухих подвалах бесценный склад гипсовых вождей советского народа былых времен. От сотворения большевистского рая. После августовской революции девяносто первого года, когда помещения и отошли к минкульту, встал законный вопрос о том, что со всем этим барахлом делать. Нет, вариантов-то предлагалось множество. Вот только все они, так или иначе, подразумевали одно – утилизацию ненужного хлама. Разница была лишь в методологии.

      Вот тут-то Трисемеркин и доказал в очередной раз известный факт. На собственном примере. Талантливый человек талантлив во всем.

      Правда?

      Бесспорно.

      Так гипсовый «вечно живой» после небольшой доработки превратился в Шекспира. В бюсте его усатого преемника теперь только ленивый не смог бы опознать Эразма Роттердамского, а из «Железного Феликса» вышел вполне удовлетворительный автор Дон Кихота. Дорогой во всех отношениях «просто Ильич» стал Иммануилом Кантом, а его верный партсоратник – кардиналом Ришелье.

      И все, заметьте, силами одного лишь детского кружка художественной лепки и отёски из соседнего дворца творчества юных. И посредством обычных ножей, долот и наждачной бумаги.

      Но жемчужиной необычной экспозиции по праву считалось белоснежное изваяние древнего царя Навуходоносора, мастерски выдолбленное из потерявшего актуальность Михаила Калинина учеником 6-го класса молотовской коррекционной школы-интерната Кимом Никонорьевым …

      Малой сейчас именно перед ним и застыл. Перед Навуходоносором. В искреннем восхищении творением человеческих рук. И нечеловеческой мысли. Алешке на секунду показалось, что вавилонский правитель ему подмигнул. Да, да, именно ему. И саркастически улыбнулся. С чего бы спрашивается такая мистика?

      Алексей уже собрался ощупать скульптуру на предмет скрытых механизмов, но тут из соседнего зала донесся зов галерейщика:

      – Малой, ты куда запропастился? А ну, бегом за нами! Время, Малой!

      Алешка на секунду прикрыл глаза, стряхнул наваждение, и, взяв хороший темп, устремился вдогонку за Никитой и Трисемеркиным.

      Очутившись в своем кабинете, Прохор Кузьмич указал подбородком на стулья возле письменного стола, а сам плюхнулся в глубокое велюровое кресло.

      – В общем, так, друзья мои. Суть в следующем, – произнес галерейщик. – Я тут откопал один небезынтересный документец. Полагаю, он вас должен заинтересовать.

      Достав из открытого сейфа свиток, Трисемеркин развернул его