Орион. Око земли. Макс Фетт

напоминала о себе все сильнее, будто говоря, что она все еще здесь и до конца жизни будет сопровождать старика. Даже надеваемый на ногу протез не мог избавить от боли разорванных мышц. С огромным усилием он смог добраться до распахнувшегося окна. Его бледную кожу обдувал пробирающий до костей ветер, но старик стоял так, будто не чувствовал его, и лишь смотрел монотонным взглядом вниз.

      Днем из-за нескончаемых выхлопов заведенных паровых машин удавалось разглядеть разве что проржавевшие куски металла под ногами, но в эту ночь отчетливо просматривались все детали туманной улицы, погруженной под тонкую корку льда. С крыш свисали огромных размеров обледенелые куски, достающие до самой земли. Каменные стены попросту исчезли за толстым слоем инея, а земля выглядела, как вышедшее из берегов застывшее море, поглотившее все под собой. Завывающий ветер царствовал над его гладью, проникая во все недоступные для всех остальных уголки. Каждый, кто имел неосторожность встретиться с ним, застывал на месте, словно статуя, а в стеклянных глазах навеки оставался лик пришедшей смерти. И если жители могли укрыться в своих домах, то беднякам судьба уготовила иную учесть.

      Большая часть из них заполняла храм Юны. В нем всегда был приют для каждого нуждающегося в помощи, но даже его стены не могли вместить в себя всех до единого. Оказавшись на улице до наступления темноты, в то время, когда жители запираются в домах с паровыми печами, будущий обледенелый труп пытается спастись и избежать незавидной участи, но ничего лучше, чем крики и мольбы о помощи, на ум обреченного человека прийти не может… Но не все были одинаковы в свои последние часы жизни. Рыбаки из порта рассказывали, как вытаскивали обледенелые трупы жителей в сетях вместе с уловом. В отчаянии они ныряли в воду в надежде отплыть как можно дальше от настигающей их смерти, но попытки оказывались тщетными. Пугало, что среди подобного улова попадались не только взрослые.

      В это время Руф всегда был на одном и том же месте, тем самым как бы проверяя себя: «Если я все еще здесь, значит, я все еще жив», – говорил он себе ежедневно. Он сидел на полу первого этажа, накинув на ноги старый протоптанный ковер, и вливал в себя непонятную брагу из Веркаса, что закупал у торговца свечами. Крыса торгует этим пойлом нелегально, провозя его торговыми судами под видом новых зелий для алхимиков. Хоть старику оно и не нравилось – уж слишком сильно после него болела голова, а запах напоминал скорее болото, нежели что-то спиртное, – но все же стоило признать, что после выпитого кувшина жить становилось немного проще. Он делал глоток за глотком, наблюдая за тем, как солнце медленно скрывается за стоящим на окне горшком и растущим из него цветком. Тень от стебля ровно ложилась на лицо, разделяя его на две одинаковые половины, а лепестки темными пятнами закрывали глаза от света, постепенно уходящего за крыши домов солнца.

      Те, кто не успел в храм или у кого не было динариев, чтобы засесть в одной из таверн на ночь, начинали стучаться во все возможные места, и дом Руфа не был