Хмурь. Ирина Лазаренко

мне в глаза. Всё тут не по-людски, в приморском Подкамне, даже солнце похоже на лёд.

      – Танна собирается, – каждое слово варка выталкивает из себя, как большое одолжение, – велела подниматься и ответ держать.

      Зануд смотрит на Хрыча с интересом, а Хрыч с тревогой глядит на меня. У меня же в голове полная сумятица. Я еще даже не понял, что тут произошло, а от меня уже требуют «держать ответ» за чью-то судьбу.

      **

      Зануд приводит нас к судбищу. Большущий вытоптанный в земле круг, выложенный по краю булыжниками, – прямо за околицей. Посередине сложена высокая пирамида, верхним камнем прижат хорунок с вышитым знаком племени. В круге уже людно, варкно и шумно, и мы, войдя в круг, скромно останавливаемся, не привлекая к себе внимания.

      Высоченный варка в богато расшитых одеждах стоит, чуть сутулясь и широко расставив ноги, словно хочет покрепче вцепиться ими в землю. Руки его связаны впереди, некрепко, только для виду: вот он, дескать, предполагаемый душегубец. Семейного сходства между ним и танной – только властно-презрительный изгиб губ. За спиной пленника полукругом стоят стражники – четыре человека с топорами и двое варок с мечами.

      – Сивый, кто это? – громко спрашивает танна и тычет пальцем в грязного и донельзя смущенного мужичонку, который ссутулился в лапах у стражника.

      – Эт-та? – повторяет вопрос Сивый, растягивая слова на манер рыбалок, и в его глазах пляшут искры. Издевается. – Эт-та мужик.

      – Знаешь его?

      – Тебе-то что?

      Танна окидывает взглядом собравшихся. Много рыбалок стоит в круге, еще больше – за его пределами. Выделяются в толпе немногочисленные варки – танна, Сивый и стражники.

      – Отчего он в был в лесу? С охраной! Лагерем стоял! Что он должен быть сделать, а?

      – Да чего он может сделать-та, – Сивый оглядывает мужика, как приставшую к подошве рыбью чешую.

      – Ты творишь козни, брат.

      Сивый сплевывает и отворачивается.

      Танна смотрит на мужика, не мигая, под ее взглядом тот бледнеет, краснеет, вжимает голову в плечи, но продолжает смотреть ей в глаза, как зачарованный горгоной кроль.

      – Скажи, зачем был в лесу, – медленно произносит она. – Не скажешь – скормлю скотокрабам. Скажешь – уйдешь живой.

      Он молчит, дышит с присвистом сквозь зубы, несколько раз сглатывает. Еще какое-то время они играют в гляделки, потом танна коротко двигает подбородком, и стражники ведут мужика прочь от судбища. Пленник повизгивает, загребает ногами, поднимая серую пыль. Рыбалки в круге молчат, поедают глазами Сивого. За кругом громко перешептываются, но слов не разобрать.

      – Ну а ты что скажешь? – танна оборачивается к Хрычу. До этого мига я был уверен, что она не заметила нашего прихода.

      Хрыч смотрит на меня. Вот вечно так: как щёки надувать – так Хрыч, как ответ держать – так сразу Накер. Не готов я отвечать, да и Хмурой стороне мне показать