Белый отряд. Артур Конан Дойл

искать другое.

      – Насчет этого не знаю. Могу лишь сказать, что такая речь приятна для моего рта, на этом языке говорили мои родители. С вашего позволения, или я буду говорить так, или совсем замолчу.

      Аббат слабо кивнул.

      – Что касается пива, – продолжал спокойно брат Джон. – Вернувшись с работы, я был таким разгоряченным и, кроме того, мне так хотелось пить, что я совершенно случайно осушил всю кружку. Немудрено, что я отказался исполнить приказание наставника насчет отрубей и бобов, ведь для человека моего сложения нельзя долго оставаться без пищи. Не стану отрицать, что держал за шиворот брата Амброза, но ведь, как вы сами видите, он остался жив и невредим. Что касается девицы, то я действительно перенес ее через ручей: на ней были чулки и тонкие башмаки, а у меня деревянные сандалии, которые не портятся от воды. Было бы бесчестно для меня как мужчины и как монаха, если бы я не протянул ей руку помощи.

      Во время своей речи брат Джон продолжал глупо улыбаться и насмешливо глядеть на присутствующих.

      – Довольно, – произнес аббат. – Он во всем сознался. Остается только выбрать наказание, соответствующее его дурному поведению.

      С этими словами он встал; два длинных ряда монахов последовали его примеру, боязливо поглядывая на разгневанного прелата.

      – Джон из Гордля! – прогремел аббат. – В течение двух месяцев испытания ты показал себя вероотступником, недостойным носить белую рясу, этот символ непорочной души. Поэтому я срываю с тебя монашескую одежду и навсегда лишаю защиты и благословения нашего покровителя святого Бенедикта. Твое имя будет вычеркнуто из списков нашего ордена, и отныне тебе запрещается даже близко подходить к владениям Болье.

      Никто не ожидал такого сурового приговора: изгнание из тихой гавани монастыря в пустыню жизни, полную бурь и невзгод, было для монахов равносильно смерти, и потому немудрено, что по келье пронесся ропот ужаса и удивления. Но обвиняемый, очевидно, был совсем другого мнения, так как улыбка еще шире расплылась по его лицу и глаза блеснули радостным огнем, что привело настоятеля в негодование.

      – Это только духовное наказание для тебя! – воскликнул гневно прелат. – При твоей натуре нужно воздействовать на более грубые чувства, что особенно легко исполнить после того, как ты лишился покровительства нашей церкви. Братья Франциск, Наум, Иосиф, хватайте его, вяжите ему руки! Гоните его отсюда плетьми!

      Но едва упомянутые три брата приблизились к Джону, чтобы исполнить приказание аббата, как насмешливая улыбка моментально исчезла с лица разжалованного послушника. Он превратился в разъяренного быка, загнанного на бойню, и, дико озираясь кругом, метал искры из своих больших черных глаз. Схватив тяжелый дубовый аналой, он сделал несколько шагов к выходу и остановился в оборонительной позе.

      – Клянусь черной дорогой ада, – заревел Джон, – если хоть одна каналья прикоснется к моей одежде, я раздавлю ее, как ореховую скорлупу!

      В его громовом голосе и мощной фигуре с копной рыжих