Женский приговор. Мария Воронова

нужно, но не так, потому что единственное оружие в борьбе с ложью – это правда, а не точно такая же ложь, только с противоположным знаком. Она пыталась убедить мужа, что когда-нибудь, когда преступления сталинского режима будут официально признаны, маятник шатнется в обратную сторону, и найдутся ушлые ребята, которые убедительно докажут, что в «Архипелаге» написана неправда, ну а раз так, значит, и вовсе не было никакого сталинизма, и культа личности, и лагерей не было никогда.

      Да, тогда они крепко поссорились, не разговаривали почти сутки… Ирина сделала еще глоточек и поморщилась, вдруг сообразив, что с мужем не стеснялась раздавать оценки, а вот с Валерием уже иначе. Никогда она не выскажется прежде, чем уловит, что хочет услышать от нее любовник. Отец Ирины выписывал толстые журналы, когда «Новый мир», когда «Знамя», когда «Иностранную литературу», в зависимости от того, подписку на что удавалось урвать. Понравившиеся произведения он в конце года переплетал в самодельные альманахи, и один из них, с любимым «Счастливчиком Джимом» Ирина дала почитать Валерию, почти уверенная, что он тоже придет в восторг от этой светлой и легкой книги, без традиционной русской тоски и самобичевания рассказывающей о непростой судьбе интеллигентного человека. Но Валерий заявил, что в жизни не читал подобной чуши, и Ирина стала лепетать, мол, да, конечно.

      Вообще у них, кажется, очень разные литературные вкусы, но разве это важно для семейной жизни? Суть человека раскрывается не в том, что ему нравится или не нравится, а в его поступках. А тут пока… Ирина зажмурилась и приказала себе думать о предстоящем процессе.

      Бывший муж уважал рок, так что она тоже поневоле стала в нем разбираться, и кое-что ей даже нравилось. Не так, чтобы посвящать этому досуг, но послушать иной раз какую-нибудь композицию бывало приятно. Зарубежные группы нравились ей больше, а наши в основном казались подражателями. Некоторые произведения отечественных рок-музыкантов напоминали истерику капризного ребенка, требующего, чтобы на него обратили внимание во что бы то ни стало. Творческий метод одной группы, кажется, основывался на принципе «сделай сам» – они просто ставили слова в случайном порядке, предоставляя слушателям самим наполнить текст глубоким смыслом (подразумевалось, что он обязательно есть). Но «Мутабор» стоял особняком в этой самодеятельности. В его песнях Ирине чудилось что-то настоящее, человеческое, не сиюминутное. Не просто протест ради протеста. В общем, музыка была мелодичная, но не гениальная, голос Мостового тоже не поражал диапазоном, да и тексты не сказать чтобы поэтическое откровение. И все же что-то было, из-за чего становилось понятно: «Мутабор» – не просто явление молодежной моды, трусливо замалчиваемое властью. Среди других групп эта, наверное, меньше всех уделяла внимание критике советского строя, больше пела о любви, об одиночестве, о поиске себя. Группа завоевала сердце Ирины фразой: «Свет звезды целует шум волны, время и вечность влюблены». Не бог весть