Репетиция в пятницу. Анатолий Гладилин

местного театра – городской телефон. – И, предупреждая следующий вопрос Красавина, быстро добавил: – Только теперь все перекрыто, и из театра не выйти, я уже пробовал.

      – Светка Барашкова? – наморщил лоб Красавин. – Та, что поет писклявым голосом?

      – Но фигура какая! – бесстрастно заметил Суриков.

      – Понял тебя, Толя. Ты даром времени не теряешь. Зачем же тогда в Москву переводиться?

      – Служба. Однако сейчас меня могут перевести совсем в другие края. Да и тебя тоже.

      – Куда партия направит, туда и поедем. – Глаза Красавина заблестели. – Толя, кажется, рождается неплохая идея. Ты газеты читаешь?

      – Не понял намека.

      – Ну хоть в программу телевизионных передач заглядываешь? Помнишь, что сегодня в 19:30?

      – Сегодня? Да, – оживился Суриков. – Я еще думал, как бы смыться из театра.

      – Так вот, надо бы уговорить наших старперов, чтоб выступление Вождя и Учителя по телевидению назначили на это время. Сейчас у ребятишек такая запарка, пожалуй, не сообразят, что к чему. А это, Толенька, в наших силах.

      Суриков недоуменно потер пальцем переносицу, затем удивленно протянул:

      – Ты гений, Слава. Как поется в песне – «и чтоб никто не догадался». В свою очередь, я попытаюсь…

      V

      Встают молодцы-егеря,

      Встают старики гренадеры…

      В конце рабочего дня всех начальников цехов Второй городской трикотажно-швейной фабрики срочно вызвали к директору.

      Игорь Борисович Швец, и. о. начальника прядильного цеха, опоздал минут на десять. В приемной директора ему первым делом бросилось в глаза заплаканное лицо секретарши Нюрочки. Нюрочка склонилась над пишущей машинкой и не попадала пальцами по клавишам.

      – Нюрочка, опять крушение личной жизни? – снисходительным тоном Дон Жуана пропел Швец и сочувственно улыбнулся.

      Нюрочка оторвала от бумаг страдальческие глаза и трагическим шепотом запричитала:

      – Скорей проходите, Игорь Борисыч, и умоляю вас, будьте осторожны, не губите себя.

      Игорь Борисович недоуменно пожал плечами, но поспешил в кабинет. В кабинете при его появлении наступило тягостное молчание, а худой, лысый, желчный старик, восседавший в директорском кресле, зыркнул глазами из-под густых бровей и, отчеканивая каждое слово, произнес:

      – Вот, товарищи, вам наглядный пример нарушения трудовой дисциплины. Молодой человек изволит опаздывать на десять с половиной минут.

      Игорь Борисович раскрыл рот, намереваясь объяснить, что всему виной обрыв пряжи – на третьей линии забарахлил станок, и надо было наладить, – но тут его взгляд остановился на директоре фабрики Полежаеве: директор фабрики ютился в стороне от всех, на диванчике у окна. Встретив взгляд Игоря Борисовича, директор фабрики улыбнулся жалкой улыбкой и поспешно отвел глаза. Игорь Борисович закрыл рот и опустился на крайний стул у Т-образного стола, покрытого зеленым сукном. Лысый Пуп (так окрестил про себя Игорь Борисович старика, сидевшего в директорском кресле) выждал некоторую