Рыжий дьявол. Михаил Дёмин

Там они все – неспокойные…

      – Чепуха все это, – задыхаясь, с трудом сказал я. – Вы путаете… Я человек вольный.

      – Он поэт, журналист и вообще директор, – вмешался в разговор Петя.

      – Ага! – живо отозвался бритоголовый. – Так. Ну, а ты?

      – А я – его музыкант.

      – Вот и отлично. Пойдешь, значит, тоже в одиннадцатую! И затем, указывая на меня пальцем, приказал:

      – Ну, а этого – к гениям! И проверьте там хорошо запоры.

      И как мы с Петром ни шумели и ни сопротивлялись, нас все же скрутили и развели по палатам.

      Самое смешное здесь заключалось в том, что мы ничего не могли толком доказать – ведь документов-то у нас при себе не было никаких! Тайга – не город, предъявлять бумаги здесь некому. И даже корреспондентское свое удостоверение я таскал только первые месяцы, а затем забыл о нем…

      Все же я настоял на том, чтобы санитары проверили больничные записи. Имен наших там, конечно, не оказалось. Но старший (бритоголовый), поразмыслив, решил задержать нас до утра – до прихода врача. Очевидно мы вызвали у него весьма серьезные подозрения.

      Как обычно, мне „повезло" больше, чем другим… Дробышев и Петя попали в одиннадцатую – к меланхоликам. А я угодил к скандалистам. И номер этой палаты был тринадцатый.

* * *

      Эту ночь я провел в обществе гениев. В палате обитало два Пушкина и еще Шекспир.

      Был этот Шекспир худ, костляв, длиннолиц. И он беспрерывно двигался, не мог ни минуты провести в покое. И вот он-то заинтересовал меня сильнее всего! Оказалось, что в прошлом он работал преподавателем химии в средней школе.

      „Стало быть, ему, – думал я, – скорее всего подошла бы роль Менделеева или, скажем, Лавуазье… Или же он, на худой конец, мог бы вообразить себя какой-нибудь ожившей молекулой. Например, молекулой этилового спирта. Но почему же – Шекспир?"

      Я спросил его об этом. И он ответил – весьма резонно:

      – А почему бы и нет?

      И затем добавил:

      – Шекспир – это вулканические страсти, гигантские эмоции. И все они живут во мне! Их во мне даже больше, чем люди думают, но это секрет. И ты смотри, – он погрозил пальцем, – не проболтайся!

      Я поклялся, что сохраню эту тайну навек.

      С Пушкиными все обстояло проще. Это были два сварливых алкоголика, страдающих манией величия. Ну, а там, где есть эта мания, всегда присутствует и другая – противоположная… И потому оба они подозревали весь мир в зависти и в ненависти. И сами ненавидели его.

      И, конечно же, прежде всего, ненавидели друг друга!

      С одним из Пушкиных мне все же удалось разговориться. Я сразу постарался успокоить его, заявив, что я – человек здесь случайный и к великим не принадлежу. Хотя поэзию чрезвычайно ценю.

      – Какую? – прищурился он.

      – Именно пушкинскую, – ответил я, – самую настоящую!

      – Значит, мою, – заключил он уверенно. – Ну, а этого самозванца, – он указал на другого гения, спящего, густо похрапывающего в углу, – ты не слушай. Все, что у него есть лучшего, он просто крадет. Он, к примеру, тяпнул у меня „Пиковую даму"