В начале была женщина. И звали её…. Сергей Геннадьевич Лысков

ровила взять с собой в храм то, чего не нужно брать, а отец бурчал и строго повторял почти каждый год: «Куличи, яйца, вода и соль!»

      Сколько себя помню, одинаковой погоды почти никогда не было. Бывал снег, бывал дождь, даже туман, если пасха выпадала на апрель. Несмотря на капризы природы, вереницей из спящих домов – женщины в платках и юбках, мужчины с полными сумками или плетеными корзинами, всегда полусонные дети – но люди шли в храм в ту субботнюю ночь.

      Ждали всегда.

      Из открытых дверей храма доносилось церковное песнопение, а по кругу деревянного храма стояли люди. Куличи, яйца, пасхи в открытых сумках лежали на земле. Этот живой коридор из людей и зажженных свечей в руках каждого из прихожан всегда поражал своим терпением и покорностью. Люди ждали. Всегда стояла такая живая тишина. А когда батюшка в первый раз окунал веник в чашу с водой, и во всеуслышание говорил: «Христос воскрес!» – вся пришедшая толпа радостно откликалась: «Воистину!» И разодетые в праздничную мантию попы – когда один, когда вдвоем – в окружение послушников и казаков, одетых в парадные мундиры, шли по разные стороны от храма в живые коридоры, окропляя веником куличи, яйца, людей.

      – А нас батюшка! А нас посвятите! – кричал кто-то из толпы и святой отец, улыбаясь, снова махал веником в их сторону.

      – Тут дети батюшка! Детей обрызгайте! – просила женщина, напротив. И батюшка щедро поливал сонных подростков.

      Мокрые, но счастливые, люди собирали свои вкусности, тушили свечи, и вереницей, крестясь перед выходом, шли домой.

      А мы с братом ещё долго обсуждали цыган, их громадные пасхи, испеченные в десятилитровых кастрюлях, их всегда шумные речи, их пестрые наряды и ту веру в ночное окропление водой. Они всегда просили окропить себя дважды; мокрые с ног до головы, они всегда становились такими тихими после святой воды, тихими и счастливыми – это было так необычно.

      Для меня Пасха всегда пахла сладкими нотками воска сгорающей свечи, когда ты прикрываешь её от ветра. А накануне в субботнее утро это запах сдобы и ванильных куличей. Это запах спертого воздуха и ладана в храме после службы. И запах ночной трапезы после похода в церковь, её вкус; я не знаю, почему, но в ту ночь на воскресенье хлеб вкуснее обычного, сдобная булка слаще, соль соление, и даже обычные яйца такие вкусные, что нет этому какого-либо разумного объяснения.

      У этой ночи всегда свой особый звук. Шепот и гул одновременно до первого удара колокола, а потом – перезвон, пронизывающий до дрожи. И ты, словно часть толпы, чувствуешь её дыхание и со всеми ожидаешь заветных слов батюшки: «Христос воскрес!»

      И радостное, хрипловатое, хмельное – мужское и звонкое, нежное женское – в ответ: «Воистину!»

      Бусы из морских камушков, белого цвета

      Ей было десять. Маленькая девочка первый раз отправилась с родителями на море. Она впервые видела столько воды: было забавно, когда в безветренную погоду она шевелилась – вода бескрайнего моря. Мелкая галька приятно согревала ноги, а вода шевелилась, раз два, раз два… словно живая. Вдали плавал парусник – маленький кораблик с белыми парусами, – как в той сказке про девочку Ассоль. Вокруг резвились дети, купались взрослые. На каменистом пляже – кто на шезлонгах, кто на надувных матрасах, а кто, просто постелив полотенце, – пытались получить морской загар. Солнце было в самом зените.

      – Лена, идем домой.

      – Нет, пап, я хочу ещё купаться.

      – Пошли, доча, пообедаем и часам к четырем вернемся.

      – Ну, пап…

      – Пошли, а то обгорим на солнце.

      Вечером после душа из пресной воды мама Лены расчесала ей волосы, и девочка отпросилась играть. Лена за неделю, проведенную в городке на побережье моря, подружилась с соседкой по домику. Девочки были погодки, но Лена выглядела младше. В тот вечер к ней подошел парень, он был нарядно одет, но почему-то стеснялся, хотя было от чего. Парнишка первый раз в жизни признавался в любви, а юная девочка его почти не слушала, изредка хохотала. А он краснел, но все же говорил заученную наизусть речь.

      – Я… кажется, люблю тебя Лена, – наконец-то произнес он и покраснел ещё сильнее.

      – Ха-ха, – рассмеялась девочка.

      – Это правда, я сейчас уезжаю, – растеряно говорил парень. – Вот держи…

      Он протянул ей бусы из белых камешков.

      – Это мне? – растеряно спросила Лена.

      – Я люблю тебя… – прошептал парень и побежал сломя голову прочь.

      И маленькая девочка только тогда поняла, что ей первый раз в жизни признались в любви, она перестала качаться на качелях. Показалось, мир изменился вокруг. Её подружка, улыбаясь, смотрела то на неё, то на убегающего парнишку, завидуя, что не ей подарили бусы из белых камней. А потом, словно специально, говорила весь вечер о вечной любви. Но тому вечеру суждено было когда-нибудь закончиться, впрочем, как и другим вечерам в её жизни.

      Многое исчезнет из памяти Лены о том вечере, но она запомнит те качели – обычные – со спинкой, покрашенной в