Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник). Мэри Стюарт

служил кроватью и был покрыт односпальным, с красно-зеленым рисунком одеялом. Закопченные от зимнего дыма стены еще не были заново побелены. Тут и там в стенах были ниши, а в них – украшения и дешевые, когда-то яркие, но выцветшие фотографии. Одна – на почетном месте – ребенка, мальчика лет шести, а за ним – нечеткая, видно сильно увеличенная фотография молодого человека в полувоенном костюме. Он был красив и выглядел весьма самоуверенным. Мальчик был очень похож на него, но стоял робко. Муж, предположила я, и погибший ребенок? Я поискала семейную икону и, не увидев ее, вспомнила, что мне говорил Тони.

      – Мой малыш, – сказала София позади меня, она вышла из соседней комнаты с ворохом лоскутов и тканей.

      Она не выразила ни возмущения, ни удивления, обнаружив, что я последовала за ней в дом. Она печально смотрела на фотографию и (я могла бы в этом поклясться) ни о чем больше в эту минуту не думала.

      – Он умер, теспойнис, когда ему было семь лет. Весь день хорошо себя чувствовал и в школе, и после играл. На следующий день вдруг раз – и умер. На то воля Божья, чтобы больше у меня детей не было.

      – Извините, а это ваш муж?

      – Да, это мой муж. Посмотрите, вот подушка, которую я вышила в прошлом году…

      Она начала раскладывать вещи на солнце около двери. Я склонилась над ними, но повернулась так, чтобы мне была видна задняя комната.

      В ней царил полумрак: ставни закрыты – от солнца. Небольшая продолговатая комната-коробка с двуспальной кроватью, деревянным стулом и столом, покрытым розовой скатертью с кисточками, у окна. Весь дом, казалось, был открыт взору…

      София продолжала выкладывать свои работы.

      – А теперь, если вы посидите тут в прохладе, я принесу вам мятный напиток, который сама готовлю.

      Я почувствовала себя пристыженной. Мне было неловко принимать ее скудное угощение, ведь я сама напросилась к ней в дом и вынудила ее предложить мне что-то. Но не оставалось ничего другого, как поблагодарить ее и сесть.

      Она протянула руку к полке около двери, где за выцветшей занавеской тех же зеленого и красного цветов хранился запас (и какой же ничтожный запас!) провизии. Она достала небольшую бутылку и стакан.

      – София? – раздался мужской голос с улицы.

      Я слышала торопливые шаги по дороге, вниз от моста, но не придала этому значения. Звук шагов замер у калитки.

      София, стоявшая у двери, быстро повернулась со стаканом в руке. Мужчина все еще был вне поля моего зрения и не видел меня.

      – Все хорошо, – коротко сказал он. – А что касается Джозефа… в чем дело?

      Это София сделала едва заметное движение, давая знать, что она не одна.

      – Кто там у тебя? – резко спросил он.

      – Это английская леди из гостиницы, и…

      – Английская леди?! – Быстро произнесенное по-гречески, это прозвучало как взрыв. – Не придумала ничего лучше, как пригласить ее и показывать свои работы, когда…

      – Ты можешь смело говорить при ней по-гречески, – перебила София. – Она прекрасно все понимает…

      Я