Черный квадрат (сборник). Казимир Малевич

и непостижима, но реальна.

      Подобный служитель, действующий, образует возле и кругом себя пустыню, многие, боясь пустыни, бегут еще дальше в глушь сутолоки.

      И через пустыню он по-настоящему выйдет в народ, и народ в него, и, если народ почувствует родственность в себе его, воскликнет с ним каждый по-иному, – но едино.

      И будут едины, пока не сгорит служитель.

      Тот, на которого возложится служение религиозного духа, являет собой церковь, образ которой меняется ежесекундно. Она пройдет перед ними движущаяся и разнообразная.

      Церковь – движение; ритм и темп – ее основы.

      Новая церковь, живая, бегущая, сменит настоящую, превратившуюся в багажный железнодорожный пакгауз.

      Время бежит, и скоро должны быть настоящие.

* * *

      В поэзии уже промчались бегом первые лучи нового поэта, свободного от искусства мастерства, легкого и свободного. Гортань его зеркально чиста, и говор его чист, и нет в нем вещей неуклюжих – ведь ужасен современный и прошедший поэт.

      Черна гортань его, выползают слова-вещи: табурет, розы пахучие, женщины, гробы и тучи – это какой-то ящер, изрыгающий вещи, без разбору глотавший все.

      Лучи нового поэта осветили буквы, но их назвали набором слов. Что можно без труда набрать сколько хочешь. Такие отзывы были среди мудрейших старейшин.

      Пушкин – мастер; может быть, и кроме него много мастеров, других, но ему почет как старейшей фирме. Есть много мастеров других профессий и много старейших фирм – везде искусство, везде мастерство, везде художество, везде форма.

      Само искусство – мастерство есть тяжелое, неуклюжее и по неповоротливости мешает чему-то внутреннему, тому, о чем часто говорят мастера художественного «достигнуть трудно и нельзя», нельзя передать натуры и нельзя высказать себя.

      Все искусство, мастерство и художество как нечто красивое – праздность, обывательщина.

      Самое высшее, считаю, моменты служения духа и поэта, говор без слов, когда через рот бегут безумные слова – безумные, ни умом, ни разумом не постигаемые.

      Говор поэта – ритм и темп – делят промежутки, делят массу звуковую и в ясность исчерпывающие приводят жесты самого тела.

      Когда загорается пламя поэта, он становится, поднимает руки, изгибает тело, делая из него ту форму, которая для зрителя будет живой, новой, реальной церковью.

      Здесь ни мастерство, ни художество не может быть, ибо будет тяжело земельно загромождено другими ощущениями и целями.

      Улэ Эле Лэл Ли Оне Кон Си Ан

      Онон Кори Ри Коасамби Моена Леж

      Сабно Оратр Тулож Коалиби Блесторе

      Тиро Орене Алиж.

      Вот в чем исчерпал свое высокое действо поэт, и эти слова нельзя набрать, и никто не сможет подражать ему.

      «Изобразительное искусство», 1919, № 1

      Супрематизм

Из «Каталога десятой Государственной выставки. Беспредметное творчество и супрематизм»

      Плоскость, образовавшая квадрат, явилась родоначалом супрематизма,