Пройти чистилище. Чингиз Абдуллаев

наиболее наблюдательные, правда, удивлялись, почему этнографов интересует именно последняя четверть века. Но ученые из Советского Союза терпеливо объясняли, что они собирают данные о развитии именно социалистической Болгарии и их меньше интересуют события, происходившие при царском режиме, если они никак не отразились на развитии городка за последнее время.

      Через три недели ему разрешили поехать в Софию и впервые увидеть лежавшего там Кемаля Аслана. Он запомнил этот день в мельчайших подробностях. Кроме Трапакова, полностью в замысел операции не был посвящен ни один из сотрудников ПГУ. Они считали, что просто отрабатывают обычный вариант данных на неведомого Кемаля Аслана, еще не подозревая, что работающий с ними в гриме молодой человек призван заменить в будущем так кстати попавшего в катастрофу настоящего Кемаля.

      В больницу они приехали втроем – подполковник Трапаков, полковник Стоянов из болгарской службы безопасности, приданный советским товарищам для координации действий обеих разведслужб, и сам Караев, загримированный как обычно.

      Им выдали белые халаты, и они поспешили к палате, где столько месяцев боролся со своей судьбой несчастный Кемаль Аслан. У дверей палаты находились двое сотрудников болгарской милиции, посаженных сюда по просьбе представителя советского посольства. Увидев подходивших, они вскочили, отдавая честь. Их предупредили о сегодняшнем визите, но старший по наряду капитан милиции внимательно прочел удостоверение Стоянова, прежде чем пропустил всех троих в палату. Караев вошел третьим. Его бил непривычный озноб, словно сегодня впервые он должен был так зримо сойтись со своей судьбой. Казалось, в отличие от остальных людей, он имел право выбирать себе подобную судьбу сам. Но это только казалось. Он слишком далеко зашел, и пути назад уже просто не было.

      Он вошел и посмотрел на кровать. Сначала он увидел только нагромождение аппаратов вокруг тела под белой простыней. И лишь затем увидел закрытые глаза, бледное, плохо выбритое лицо, и трубки, соединяющие носоглотку больного с подключенными к нему аппаратами.

      – Он может нас слышать? – почему-то спросил шепотом Караев.

      – Не знаю, – пожал плечами Стоянов, – думаю, нет. Хотя наука допускает такое.

      – Даже в таком состоянии? – удивленно повернулся к ним Трапаков.

      – Да. Считается, что в таком состоянии они тоже могут слышать.

      Трапаков пожал плечами, а Караев, как зачарованный, стал подходить ближе. Словно между ними установилась некая невидимая связь, протянувшаяся от души несчастного к его беспокойной душе. И он, забыв про сопровождающих, забыв обо всем на свете, просто встал перед кроватью и произнес:

      – Здравствуй, Кемаль.

      – Вы что-то сказали? – спросил Стоянов.

      – Нет, – обернулся к нему Караев, – ничего.

      С этого дня Караеву разрешили навещать больного, словно он мог узнать что-то новое или получить представление о характере человека, лежавшего