Игра в ножички. Повесть. Дмитрий Ланев

настойка. Древний рецепт.

      – Ну да, подтвердил Карен, – репа и мед, остро и пряно, горько и сладко, как судьба художника.

      – Хорошо сказал, – ответила ему Валентина, – иначе кто бы догадался, что среди нас художник. А теперь все ясно!

      Она внимательно посмотрела на Алену, потом пристально вгляделась в ее лицо и спросила:

      – Вы, – она назвала фамилию Алены. Мы что-то читали ваше. Помнишь, Карен? Год назад. Там и фотография ваша была. Кажется, это было эссе об этих идиотах – «биорисовальщиках». Представляете, – Валентина заговорила громче, обращаясь ко всем нам, – придумали новое течение. Рисуют молоком, кефиром, где-то слайсы мяса или сыра лепят. Потом под стекло – и к людям!

      – Долго такая живопись держится? – задал вопрос Алексей.

      – Не очень, – ответил Карен, – плесень – лучший критик. Ничего не говорит, ничего не пишет. Просто все жрет.

      – Но ваша статья, – он обратил взгляд к Алене, – мощнее плесени. Вы так тонко, так изящно с ними расправились. В общем чисто по-женски не оставили камня на камне.

      Я впервые увидел, что Алена может смущаться. Я это понял по ее еле дрогнувшим губам, небольшой ямочке, возникшей на щеке, и глазам, которые она спрятала в квадратное око стакана.

      – Спасибо, мне приятно, что вы читали.

      – Читали, не то слово! Радовались, наслаждались, – Карен болтал остатками настойки в стакане.

      – У вас есть стиль – сдержанный, точный, со взглядом в перспективу, – продолжила Валентина таким голосом, как будто диктовала статью.

      – Как у Коко Шанель – маленькое черное платье, но – в журналистике, – прервал ее Карен. – Ну, что, не пора рыбу переворачивать?

      Я заметил, что при упоминании француженки ресницы Алены дрогнули, а темные зрачки метнулись в сторону Алексея.

      – К маленькому черному платью нужен бриллиант. Идеально, если им становится сама женщина. В данном случае – автор, – добавил я, не сбившись ни разу. Мне редко приходится говорить среди интеллектуалов. Обычно я их фотографирую, потом смотрю на снимки и раздумываю: в чем же проявляется интеллект. Фотография – честное искусство.

      В ответ на мои слова Алена бросила на меня уничижительный взгляд:

      – Коко Шанель, между прочим, сказала, что роскошь – это вызов не бедности, а вульгарности, – и она снова махнула ресницами в сторону Алексея.

      А он в это время поворачивал решетку, поливал чем-то куски рыбы, снова поворачивал и чем-то поливал. Другими словами – колдовство было в разгаре.

      – Мы, кстати, за знакомство так и не выпили. Первый тост ведь за здоровье был, тост землепашцев, – сказал Карен, подливая в стаканы из бутылки с красным сургучом на горлышке.

      Чокнулись, сдвинув стаканы над чуркой с хлебом.

      – Карен, просто художник. Муж мадам, – Карен церемонно склонил голову в сторону Валентины.

      Валентина полезла в карман, вынула кожаную визитницу, достала две карточки и протянула одну Алене, вторую мне. «Галлерея…", директор, – прочитал я. Стал понятен ее интерес к живописи,