Тайна старого городища. Константин Гурьев

власти к старому российскому дворянству, к боярам. Интригу, жертвой которой становится сын Петра – Алексей.

      – Ну а при чем тут Сибирь? – не выдержал, наконец, Воронов.

      Скорняков посмотрел на него, будто оценивая.

      Помолчал.

      – Сибирь – это вполне возможное перенесение процесса, начатого Петром, на другие пространства и в другие условия!

      – Все равно не понимаю, – пожал плечами Воронов.

      – Это потому, что вы слушаете мой рассказ, будто историческую сказку, – сказал Скорняков. – А вы отнеситесь к нему как к политическому эпизоду. Я ведь вам объяснил, что сибирские земли, в отличие, скажем, от княжеств европейской Руси, не ощущали такого сильного влияния Москвы ни в экономическом, ни в политическом отношении. Сибирь, несмотря на то что многие территории этого края были изучены российскими подданными, не прониклась духом привязанности к Москве, в то время как сама Москва ни на миг не сомневалась в своем праве управлять регионом на правах собственника. Поэтому, возможно, и сложилась примерно та же ситуация, что с самой Москвой конца шестнадцатого века, когда после смерти Ивана Грозного и сына его Федора пресеклась правящая династия.

      Скорняков улыбнулся.

      – Между прочим, та самая Смута, в которой наши историки по традиции уже многие века винят поляков, была вполне обычным делом, когда представитель известной монархической династии предлагает себя на престол, освободившийся после вымирания прежней правящей династии. Этому в истории много примеров, но почему-то именно притязания на русский трон вызывают так много обид.

      – Смута-то тут при чем? – снова удивился Воронов.

      – Смута? Смута ни при чем, – согласился Скорняков. – Смута – пример. Собранные мной документы, описывающие некоторые обстоятельства, позволяют предполагать, что Гагарины готовили провозглашение Сибирского царства во главе с Алексеем Петровичем. Алексей Петрович – Романов, и Романов законный! Он зачат и рожден в браке, который признан всем тогдашним цивилизованным миром! Следовательно, если в какой-то форме он станет государем, то это вполне можно было бы представить миру чем-то вроде формального пожалования, подобного, например, французскому, где провинция Дофине вручается наследнику престола. При этом, с одной стороны, Алексеем можно было бы управлять, а с другой – всегда можно было бы выдвигать его претендентом на российский престол.

      Скорняков помолчал.

      – Представьте себе, что сибирский государь Алексей Первый в январе тысяча семьсот двадцать пятого года, после смерти батюшки своего, императора всероссийского Петра, занимает его место! Кто и на каких основаниях возражал бы ему?

      Он еще немного помолчал и сказал будто между прочим:

      – Ему, а возможно, и кому-то другому. До конца ведь неясно, для кого Гагарин готовил сибирский трон.

      – История интересная, но какое отношение она имеет к нашим временам? – спросил Воронов.

      Скорняков ответил после небольшой