Праздник юаньсяо. Старые и новые истории из моей китайской жизни. Ольга Владимировна Виноградова

главной), туда – к небесным воротам, где смеются, глядя вниз даосские божества (а громче всех, несомненно, сама Большая Бабушка). Да что им твой русский – китайцам: непобедимым, вечно юным, гуттаперчевым, девятихвостым?

      …Двое из трёх, идущих по дороге рядом с тобой, могут быть твоими учителями – сказал Конфуций? И, да, ты соглашаешься, и скрепя сердце, подавив свою гордость, ты учишься у этих двух из трёх, даже у трёх из трёх, у тридцати трёх из трёх, если, конечно, кто-то вообще ещё идёт с тобой по этой дороге. И, чёрт возьми, каждый день ты, как парашютистка, вываливаешься в эту бездну…

      Каждое твоё прикосновение к этому миру – миру повседневных человеческих забот и отношений теперь мучительно. Он смеётся над твоей нелепостью, тяжеловесностью, старомодностью и твоей отчаянной, непоправимой наготой. Он обжигает твои протянутые руки, он с трудом проглатывается, он тебя не хочет.

      Вот будто бы появляется кто-то в клубах этого дыма, этого огня, этих фимиамов преисподней, кто-то светлый, кто-то новый, кто-то будто бы твой. И ты набрасываешься на него – так, будто он родился на свет, чтобы спасти тебя, и ты душишь его, ты истязаешь его, – а, между тем, может быть, он и сам непрочь немного поспасаться…

      И миг, когда ты распадаешься на атомы, находясь на вершине блаженства, не отодрать от следующего – когда он ещё рядом с тобой, такой красавчик, такой ого-го! – со своим кредо и здравыми советами, со своим укладом цивилизованного человека – очень даже помогает, структурирует жизнь – но прямо вот здесь же, на глазах, он трансформируется в какую-то холодную, чуждую, враждебную субстанцию, в истекающий похотью и ложью злой дух. Язык, на котором он говорит с тобой – настолько запредельно чужой, что ты предпочла бы нечленораздельную речь неандертальцев, горячий поток баскских ругательств этому понятному и ничего не выражающему инструменту всеобщего понимания и глобализации.

      … – Как у вас там, в будущем? Как там в 2017-ом? – спрашивает моя дочь, позвонив из Москвы.

      …И вот новый год перелистнут, новогодняя ночь выброшена в мусорное ведро вместе с дежурными репликами на чужом языке и высохшими булочками для джема – извини меня, Хейди, уж больно их было много – и придет следующая – ночь на второе января. Они ушли, он уехал – а может быть их и не было никого, только мы с Большой бабушкой опять играли в гляделки, и она светила своей луной в моё окно, нагнала мне теней на праздничный ужин.

      А завтра тебя опять будут терроризировать ученики, юные свирепые и прекрасные монстры, полные восторга и бесстрашия пришельцы из будущего – и да, ты затащишь на эту гору и этот камень, и другие, и ты будешь служить человечеству и подносить разные мелкие аксессуары к алтарю человеческой культуры, такая свещеносица… И я не боюсь твоего проницательного взгляда – Большая Бабушка горы Тай, я служу не тебе, но ты должна меня оценить, потому что во мне есть немного нетленного огня, который я хочу оставить