Внучка берендеева. Летняя практика. Карина Демина

как по мне. – Любляна пальцами по косе провела, распуская. – Я бы отказалась, если б можно было… но кто ж меня спрашивал, где родиться?

      – Опять жалуешься.

      – Привычка. – Она не смутилась. – Я не нелюдь, Арей. Я просто не совсем уже и человек. Помню, отец позвал меня вниз. Помню, как лежала на полу и плакала, умоляя меня отпустить… а потом стало холодно, и так холодно, что… я думала, насмерть замерзну. Потом… потом что-то было, но все как в тумане. Знаю, я делала не самые приятные вещи… или не я, но то, что в меня вселилось.

      Она вздохнула.

      – Отец как обезумел… или и вправду обезумел? Но все закончилось в один день. Я очнулась от боли, страшной боли, будто меня раздирали изнутри на мелкие клочки… потом жар… и холод… я едва не умерла, но очнулась. Кем? Сама не знаю. Знаю, что ее, той твари, больше нет… и что не будет… что я одна… почти одна, только вот Маленка, она способна понять, что я чувствую, но лишь потому, что чувствует то же самое… мы вдвоем остались друг у друга, а все вокруг только и ждут повода, чтобы от нас избавиться.

      Холод жемчуга Арей ощущал и сквозь ткань. Холод этот разбивал слезливый морок слов.

      – От меня тебе что надо?

      – Уж не жалости… а и вправду, скажи, чем она лучше меня? – Любляна поднялась, тряхнула головой, и волосы ее, медвяно-золотые, тяжелые, рассыпались по плечам. Летник вдруг соскользнул, и осталась боярыня в одной рубашке тончайшего полотна. – Неужели вовсе не по нраву?

      – Оденься. – Арей наклонился и летник подобрал.

      Хмыкнул.

      Тяжелый, что панцирь жучиный.

      – Я ведь и вправду царской крови… и многое умею… мы бы хорошо зажили.

      – Пока бы ты меня не сожрала.

      – Надо же какой трусливый… – Любляна плечиком повела, и рубашка с плечика этого соскользнула. А Арею вдруг смешно стало: экий он манкий для нечисти, то одна выплясывала всю ночь, то другая утречком продолжила. Неужто иной заботы нету, кроме как честного мужика в соблазн вводить? – Да не трону я тебя… не трону… и сестрица моя… да, нам силы нужны, но разве мы кого до смерти извели?

      – Это ты мне скажи.

      А рубашка и ниже съехала.

      Арей покачал головой и, летник протянувши, сказал:

      – На вот, прикройся, а то застудишь чего…

      – Людям обыкновенным с нами неуютно, твоя правда… а ты и не заметишь… я малость возьму…

      – Одна уже взяла.

      – Маленка? – Очи Любляны полыхнули. – Вот стервь! А обещала…

      – Оденься уже.

      Арей повернулся спиной и, кинувши летник – боярыня его не взяла – на лавку, вышел. Он успел спуститься с крылечка, вдохнуть горячий воздух – ветер-суховей принес с восхода терпкий травяный запах – и потянуться. Захрустели кости, потянуло спину…

      – Помогите! – Тонкий женский крик всколыхнул полуденное марево.

      А ведь солнце и вправду высоко поднялось.

      Что-то заспался он.

      Закружился с сонницей.

      – Помогите! – Любляна вылетела на крылечко, сжимая кулачком полы разодранной рубахи. Белые полы разлетались. –