Космическая тетушка. Елена Хаецкая

к любой глупости и более всего опасались за целостность своего тельца. Они питались экологически чистыми продуктами и не возражали резкостью на резкость. На военном космофлоте существовала целая наука по превращению человека гуманотолерантного в человека дееспособного.

      А Бугго по природе не была ни гуманной, ни толерантной. Поэтому уже через два дня на «Ласточке» царил полный порядок. Караца играл с Пассалакавой в карты, перечитывал мятый «Вестник торгового флота» за прошлый месяц и ждал часа посадки, чтобы в порту «Лагиди-6» схватиться с достойным противником в лице лукавого, наглого и вороватого бригадира местных докеров.

      Пассалакава, которого теперь принуждали ежедневно мыть посуду, в том числе и после супа, страдал глубоко, но втайне.

      На четвертые сутки полета курсант Халинц прихватил с собой на вахту маленькую трубку, купленную перед самым вылетом в порту у вертлявой карлицы, одетой в платье из длинных грязных лент. Карлица ласково вилась возле курсантов и предлагала им разную полулегальщину, составляющую атрибутику бывалого космоволка. Ребята охотно брали амулетки в виде инопланетных зверей и раздетых красавиц с вытянутым лбом и заостренными ушами; покупали «порошок воображения» и трубочки для его раскуривания, браслеты с кинжальчиками, пояса, противоречащие уставным, – с вычурными гигантскими пряжками, которые при попытке сесть вонзаются в область подреберья и делают больно.

      Бессмысленное стояние под тусклой лампочкой раздражало Халинца, наверное, больше, чем остальных его товарищей. Он был нетерпеливый молодой человек, красивый и крепкий. Надеясь на свое физическое совершенство, учился он плохо. Направление на «Ласточку» для прохождения практики оказалось для него полной неожиданностью. Халинц воспринял это как оскорбление и несколько дней ни с кем не разговаривал. Старый капитан Эба, по крайней мере, не мешал Халинцу испытывать презрение к жалкому корыту, на котором они летали, и это служило парню слабеньким утешением. Бугго отняла у него и эту последнюю отраду. Она упорно заставляла уважать себя и бедную «Ласточку».

      Халинц попытался ощутить себя космоволком. Не спеша набил трубку, зажег и стал ждать, жадно вдыхая дым.

      Сладко и удушливо обтянуло горло и небо, обжигающе лизнуло язык. Халинц коснулся языком десен – запылали десны.

      Стало весело и в то же время странно, потому что Халинц твердо был уверен: это веселье – не его собственное. Чье-то. Оно принадлежало кому-то чужому, кого Халинц не знал, и случайно оказалось у него внутри.

      Халинц хихикнул, и голос прозвучал издалека, откуда-то из-за связки бревен. Бревна выглядели теперь маленькими и одновременно с тем угрожающими, как будто на самом деле (и Халинц смутно понимал это) были вовсе не бревнами, а злобными карликами. И там, за ними, прятался голос.

      Халинц с трудом добрался до карликов и принялся искать и звать, но чем дольше он звал голос, тем более тот отдалялся, а потом вдруг откликнулся совсем рядом, но приглушенно – его придавило. Халинц наклонился, чтобы помочь ему выбраться. Как раз в этот момент послышался новый звук: как будто совсем близко выпалили из древней бронзовой