Космическая тетушка. Елена Хаецкая

двигателя, – велела Бугго.

      Охта Малек преобразился, тотчас стал оживлен и даже выше ростом. Приблизительно полчаса он подробно живописал каждую микросхему и каждую шестеренку, он раскрывал перед капитаном их тайные пороки, превозносил их добродетели и подчеркивал их склонности к тому, либо другому типу поведения в различных условиях. То и дело Охта Малек прибегал к выразительным, изящным жестам, так что, слушая его, Бугго проникалась еще большей любовью к своему кораблю. Наконец она не без сожаления оборвала эту поэму:

      – В общем и целом, по вашей оценке, состояние удовлетворительное?

      Мгновенно маленькие глазки как будто подернулись сизоватой пленкой.

      – Ну… да.

      – Вы лично всем довольны?

      Клочковатая шерсть на лице механика задвигалась – он гримасничал, готовясь высказаться решительно:

      – Смазка «Лапа-687», по большому счету, дрянь, но «Лапа-800» – слишком дорого, хотя с другой стороны…

      – Нет, я спрашиваю лично о вас, – перебила Бугго. – Про смазку я уже и сама думала. Как только средства позволят, закупим на Хедео.

      Услышав это, Охта посмотрел на своего капитана так, словно вот-вот бросится целовать ей руки. Потом вспомнил о вопросе и стал над ним думать. Наконец он сказал:

      – Да.

      Бугго отпустила его, и Охта, счастливый, скрылся.

      Хугебурка, наблюдавший это, заметил:

      – Он боится.

      Бугго удивилась:

      – Чего? Полет идет прекрасно, с таможней проблем не возникло. Малек – механик от Бога, и уж конечно я оставлю его на корабле. А что, у него темное прошлое?

      – Скорее, мутное, – ответил Хугебурка.

      – Убил кого-нибудь на Лагиди?

      – Если и убил, то не помнит. Нет, он боится пассажира.

      Бугго фыркнула и демонстративно подпрыгнула на топчане.

      – Чушь!

      – Антиквар тоже говорит, что этот Гоцвеген скользкий тип, – продолжал Хугебурка. – И я склонен с ним согласиться.

      – Просто Гоцвеген – богатый, – ответила Бугго. – Для вас любой, кто следит за своей внешностью и разговаривает литературным языком, – скользкий тип. Вам волю дай – вы их начнете скрести против шерсти и чумазить, чтоб все дыбом и грязное, – вот тогда человек, по-вашему, хорош, вот тогда он свой. Что, не так?

      Брови Хугебурки заплясали на хмуром лбу. Бугго окончательно разозлилась.

      – Вам что-нибудь известно конкретное, господин Хугебурка? Говорите!

      – Ничего мне не известно. Отстаньте!

      Он вскочил и выбежал из рубки.

      Бугго Анео поглядела ему вслед и покачала головой.

      Вскоре настало время обеда, и она, смеясь и болтая с неотразимым Катом Гоцвегеном, вообще выбросила из мыслей весь этот дурацкий разговор. Да и Хугебурка при виде пассажира невольно подпадал под его обаяние и как-то забывал все свои подозрения.

      А Кат Гоцвеген, как будто догадываясь о неоформленных подозрениях старшего офицера «Ласточки», был тем вечером особенно обаятелен и произносил