Зов. Оглядываясь назад. Александр Гусев

ехал в трамвае на свиданье и вез своей девушке подарок в кармане военных брюк. Так как очень спешил, положить мне его было не во что и тем более никаких упаковок в казарме было не найти, а часы увольнительной тикают быстрее любого секундомера. Я после месяца разлуки, опаленный пустынным солнцем, спешил в женское общежитие, где меня ждала очаровательная смуглянка, с которой накануне отъезда познакомился в клубе военного училища, на дискотеке. Удивительным было в том знакомстве то, что приглашая на танец, стоящих в темноте у стен девушек, я открыл новую теорию… и назвал её «Теорией невероятности». На том вечере, все четыре приглашённых на танец из разных темных углов зала девушек, были одним и тем же лицом – и её звали Ирина.

      Не верите?

      А зря, я до сих пор поражен той случайностью произошедшей на этой дискотеке, где было не протолкнуться от девчонок, а я невольно и неизменно приглашал и приглашал только её.

      Судьба?

      Конечно она, ведь эта девушка и была моей первой женщиной, которых до 20 лет у меня еще не было.

      Стоя в вагоне с подарком в кармане для нее, я, закрыв глаза думал о повторении тех сладких минут, уже не раз проведенных вместе с ней в маленькой комнатке общаги…

      Как вдруг, взрыв смеха сначала девчонок напротив, а потом и всего полупустого вагона, заставил меня очнуться.

      Хохотушки не могли уняться, красные и со слезами на глазах они крутили физиономии в разные стороны и поочерёдно тыкали пальцем в меня, …а точнее в мои брюки, а еще точнее на мой подарок, эту гребаную черепаху, которая начала шевелить всеми шестью частями тела, топорща мой карман, причудливо – шевелящимися буграми.

      Она лежала спиной к моей ноге, потому – то я ничего и не почувствовал, когда эта паразитка зашевелилась. Именно её, черепаху, размером с кулак, я и вез с того полигона в подарок.

      Не раз у меня её хотели обменять, предлагая всякие немыслимые для курсанта блага, но я был непреклонен.

      Мы там их много находили, но все они были гораздо крупнее, порой даже размером с фуражку, таких провезти было не возможно, их отбирали офицеры.

      Описывать то, о чем подумали девушки и все пассажиры не буду, цвет моего лица и так был обгорело красным от солнечных ожогов, стал просто черным. Я не стал им показывать черепаху, просто выпрыгнул в открывшиеся двери… что интересно они обо мне сейчас думают, а?

      Попутчик

      Убаюкивающей мелодией, в тон рельсовых стыков, позванивал полный стакан, давно остывшего чая.

      Собеседник замолчал и его утомленный бессонницей взор, ушел в глубь темного окна вагона, туда, где ночной горизонт, уже был вспорот тонким лезвием утра, и было видно, как под покрывало ночи упорно лез новый погожий день.

      В полупустом вагоне тихо, но из какого-то купе слабо доносился то ли плач ребенка, то ли писклявый храп.

      В 500 километров моего пути от столицы, слова моего попутчика, шпалами к рельсам улеглись в эту дорогу, единого рассказа о своей жизни.

      Мы, как это часто