Зов. Оглядываясь назад. Александр Гусев

«сельмагам», хозяйственного мыла, ржавой селедки в старой бочке, растительного масла. Я уже давно всё купил, собирался уходить, но оторвать взгляд от сверкающей выхлопной трубы новенького мотоцикла «Минск», с аккуратным ценником в 380 рублей, никак не мог.

      Хрипло простонала входная дверь, явив местного алкоголика Григория, проследовавшего с траурным, печальным видом к прилавку.

      – Даже и не начинай, лучше уходи, сразу! – вместо приветствия, затарахтела Татьяна и добавляет еще громче, – зараза!

      Мутный взгляд Григория блуждает по пустой полке, ранее уставленной алкоголем, а сейчас опустошенной «сухим законом», лицо его еще больше багровеет. Долго возится в карманах, высыпает содержимое на железную чашу огромных синих весов. Татьяна не считая мелочь, сгребает и высыпает ее в ящик стола.

      Узкому кругу посвященных, синеватых лиц давно известно, что Татьяна приторговывает из под «полы» в разлив «Экстрой».

      – Тут и на столовую ложку не хватит, слышишь!?

      – А мне и не надо, дай этих, как их, «Неву».

      – Чего, какую тебе еще ниву?

      – Лезвия! «Нева», – и ткнул пальцем в стекло витрины, где лежала среди иголок, наперстков и ниток, синяя коробочка.

      – О!? Давно пора тебе харю побрить или за ум взялся?

      – Угу, взялся, ждите, – принимая лезвия, затрясшимися руками промычал Григорий, – лучше налей, пока по-доброму прошу.

      – Я те сейчас одобрю, – привычно хватаясь за швабру и угрожающе выпятив грудную артиллерию, привстала Татьяна.

      – Издохну у тебя тут сейчас, ежели не нальешь! – пятясь задом, отступает Григорий, – понаедут менты, следаки и ОБХСС, тебе —то это надо?!

      – Дохни поразит, я тебе сейчас шваброй сама помогу….

      Но Григорий быстро шуршит обертками лезвий, складывает их в стопочку и на глазах ошалевшей Татьяны, кладет в рот.

      В мертвой тишине отчетливо слышен хруст, скрежет ломаемого зубами металла, даже мухи перестают жужжать в магазине. Он тщательно прожевывает лезвия, делает несколько глотательных движений, выпячивает из орбит глаза и тянет трясущуюся руку к Татьяне, при этом показывая пустой, окровавленный рот. Недвусмысленными жестами показывая, что надо срочно запить водкой всё это дело, а иначе смерть.

      Татьяна с белым, как мел лицом, не отрывая взгляд от Григория, словно под гипнозом, на ощупь наполняет граненый двухсот граммовый стакан и отдает ему. Тот с жадностью осушает его и …уходит, помахав на прощанье рукой.

      Прямо из горла продавщица делает несколько жадных глотков, словно воду пьет водку…

      – Суки! Что ни день, то новые фокусы! – икнув, плачущим голосом говорит она.

      Григорий, конечно же умер, как и все его товарищи того времени, но не от лезвий, ему в пьяной драке проломил голову топором собутыльник, в плену белой горячки, но это было спустя 10 лет. А мне до сих пор не понятно, проглотил он их (лезвия) тогда или нет…?

      31 Декабря

      Я