Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время». Михаил Левин

порядок. Хохотали, рассказывали похабные анекдоты. К вечеру торжественно уехали. Забрали с собой тело Канаева, не справившегося со вторым, тяжелым, захлестнувшим его окончательно, приступом опьянения. В доме остался Борис. И она. Елена Николаевна Лебардина. Учительница английского языка начальных классов спецшколы.

      По голове его стучали большие, деревянные киянки из школьных мастерских. «Почему она решила приехать?» «Как она добралась?» «Зачем…?»

      – А ты видел, в каком состоянии машина? Она стоит за домом… видел? – вдруг спросила она.

      Начинало темнеть. Дождь прекратился совсем. Становилось почему-то теплее. Деревня пустела. Минутки воскресенья таяли.

      За домом стоял брошенный «Уазик». Именно брошенный. Не запертый на ключ. Весь залитый грязью. Комья земли лежали на капоте и тентовой крыше. На лобовом стекле, забрызганном коричневыми пятнами, выделялись два треугольника, обращенные основанием к низу, вырезанных щетками.

      – Скажи… Борь… только честно, ты не встретил меня сегодня утром, потому что не смог?

      Ответа не последовало, только перестали стучать киянки. Боль стала проходить. Наступала ясность. Вчера, Борис Нестеров, поздно вечером, в состоянии сильного алкогольного опьянения, сев за руль, отправился на базу. Помчался, освещая дорогу фарами и поднимая потоки грязной воды из луж до небес. Он хотел позвонить. Позвонить ей… Он хотел увидеть ее. Прямо сейчас. А она, вопреки его желаниям, смогла приехать только утром, и он… обещал ее встретить. Обещал, но как это часто бывает в таких ситуациях, об обещании забыл. «Хотел, как лучше. Но получилось как всегда» – именно эта знаменитая фраза отражала суть произошедшего.

      Елена покачала головой.

      – Дурак ты, Нестеров. Дурак… и плохо кончишь.

      Елена сидела на переднем сидении грязного «уазика». Мотор работал. Борис закрывал двери. Сумерки сгущались. Звучно хлопнула дверь, и машина тронулась. Они медленно ехали по дороге вдоль поля. Борис управлял неуверенно. Его левая нога еле-еле дважды выжимала сцепление, а правая рука, слабая, словно после инсульта, натужно, рывками, переключала передачи. На стекло летели листья. От лета не осталось и следа. Длинные, уже желтеющие травины, крапива, торчащие между проторенными колеями склоняли свои головы под тяжестью надвигающейся «горы». Стальной и пахнущей горячим мотором, и бензином.

      Машина спустилась к реке и остановилась. Речная вода, которую Борис зачерпывал в пластмассовое ведро, холодила руки, трезвила, добавляла сил. Он уже живее, более споро, поднимался с наполненным ведром от кромки реки наверх, на мыс, к автомобилю. Лена сидела рядом, на камне, покрытым мхом, смотрела на противоположный берег и не торопливо курила.

      Вот здесь, пять лет назад, впервые, он ее поцеловал…

      С капота стекала речная вода, выплеснутая из ведра. Загорелись бакены. Тихо и пусто было вокруг. Чуточку тоскливо. Неопределенно. Листки ушедшего времени перелистнулись