Последнее царство. Русская православная цивилизация. Александр Леонидович Казин

казны моей я пожалую,

      Твоим братьям велю от сего же дня

      По всему царству русскому широкому

      Торговать безданно, безпошлинно.

      А ты сам ступай, детинушка,

      На высокое место лобное,

      Сложи буйную головушку,

      Я топор велю наточить-навострить,

      Палача велю одеть-нарядить,

      В большой колокол прикажу звонить,

      Чтобы знали все люди московские,

      Что и ты не оставлен моей милостью.

      Коротко говоря, в этом отрывке раскрыта харизматическая структура царской власти. Во-первых, на Святой Руси есть перед кем ответ держать: не перед вздорной толпой и не перед бездушным законом, а перед грозным Царем, у которого есть совесть (со-весть) и над которым есть Бог. А пострадать за правое дело – это Христианский венец. Только нынешний безбожный либерализм видит высшую справедливость во взаимном потакании в грехе. Умел дерзать – умей и ответ держать: или грудь в крестах, или голова в кустах.

      Во-вторых, жена, дети и братья купца Калашникова не только не унижены, но, наоборот, возвышены царской милостью: они одарены из казны, им позволено торговать по всей Руси. Более того, идеально возвышен и сам казнимый: топор наточен, палач наряжен, и в большой колокол на Москве звонят… Так казнят не злодеев или государственных изменников – так отец казнит сына, нарушившего его высшую волю («я тебя породил, я тебя и убью»). По сути, сын купеческий Калашников умирает как подвижник, пострадавший за Третий Рим, за то, чтоб и дальше царское место было рядом с солнцем и звездами. Разумеется, тут отсутствует гуманистическое милосердие, всепрощение, но зато соблюдена Божья заповедь: «У Меня отмщение и воздаяние» (Втор. 32 : 35). И последним доводом в пользу такого положения служит то обстоятельство, что жена и братья Калашниковы и весь люд московский, и даже сам Калашников воспринимают царский приговор как внутренне справедливый:

      …И гуляют, шумят ветры буйные

      Над его безымянной могилкою.

      И проходят мимо люди добрые:

      Пройдет стар человек – перекрестится,

      Пройдет молодец – приосанится,

      Пройдет девица – пригорюнится,

      А пройдут гусляры – споют песенку.

* * *

      На фоне всего вышеизложенного по меньшей мере искусственным кажется противопоставление Третьего Рима и Нового Иерусалима как образов Москвы, возникшее в XVII столетии. XVII в. как известно, – это реформы патриарха Никона, его разрыв с царем Алексеем Михайловичем, осуждение Никона на соборе 1666 г. (666! – А. К.), последующая ссылка патриарха и его возвращение в Москву. Известно, что Алексей Михайлович на смертном одре просил прощения у опального патриарха, а новый государь Федор Алексеевич вернул Никону все почести и просил его возвратиться в основанный им Ново-Иерусалимский монастырь, по пути в который Никон и скончался. Известно также, что церковные новшества патриарха Никона и царя Алексея привели русское Православие к расколу, последствия которого мы переживаем до сих пор. Значительно хуже осознано, о чем, собственно, шел спор между царем и патриархом, и каково