Марусина заимка (сборник). Владимир Короленко

стояли в сторонке. Я подошел к арестованному и сел рядом. Он посмотрел на меня и подвинулся.

      – Скажите мне, – спросил я у него, – неужели у вас действительно не было никакой вражды к покойному Михайлову?

      Бродяга вскинул на меня своими спокойными голубыми глазами.

      – Чего? – переспросил он. – Какая может быть вражда? Нет, не видывал я его ранее.

      – Так из-за чего же вы убили? Ведь уж наверное не из-за тех пятидесяти рублей, что при вас найдены?

      – Конечно, – произнес он задумчиво. – Нам, при нашей жизни, вдесятеро столько, – и то на неделю хватит, а так, что значит… может ли быть, например, эдакое дело, чтобы вдруг человека железом не взять…

      – Неужто из любопытства стоило убивать другого, да и себе жизнь портить?

      Бродяга посмотрел на меня с каким-то удивлением.

      – Жизнь, говоришь?… Себе, то есть?… Какая может быть моя жизнь? Вот нынче я Михалыча прикончил, а доведись иначе, может, он бы меня уложил…

      – Ну, нет, он не убил бы.

      – Твоя правда: мог он убить меня, – сам жив бы остался.

      – Тебе его жалко?

      Бродяга посмотрел на меня, и взгляд его сверкнул враждой.

      – Уйди ты! что тебе надо? – сказал он и потом прибавил, понурив голову: – Такая уж моя линия!..

      – Какая?

      – А вот такая же… Потому, как мы с измалетства на тюремном положении…

      – А Бога ты не боишься?

      – Бога-то? – усмехнулся бродяга и тряхнул головой. – Давненько что-то я с Ним, с Богом-то, не считался… А надо бы! Может, еще за Ним сколько-нибудь моего замоленного осталось… Вот что, господин, – сказал он, переменив тон, – ничего этого нам не требуется. Что ты пристал? Говорю тебе: линия такая. Вот теперь я с тобой беседую, как следует быть, аккуратно. А доведись в тайге-матушке или хоть тот раз, в логу, – тут опять разговор был бы иного роду… Потому – линия другая… Эхма!

      Он опять встряхнул своими русыми волосами.

      – Нет ли, господин, табачку покурить? Страсть курить охота! – заговорил он вдруг как-то развязно; но мне эта развязность показалась фальшивой.

      Я дал ему папиросу и вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за верхушки елей и кедров. На траве сверкала роса, а в ближайшее окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных в изголовьи мертвого тела.

      1882 г.

      Сон Макара

      (Святочный рассказ)

I

      Этот сон видел бедный Макар, который загнал своих телят в далекие, угрюмые страны, – тот самый Макар, на которого, как известно, валятся все шишки.

      Его родина – глухая слободка Чалган – затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога, разрастались маленькие дымные юртенки; наконец, точно победное