Казачьи повести (сборник). Федор Крюков

ждет просвета «не от торжества того или другого оружия, а от просветления общего сознания» [27]. Крюков же стал не над схваткой – его место оказалось в эпицентре ее. «Сознательная работа будущего» [28], о котором он мечтал годами, в эту отведенную ему короткую жизнь не включалась – перечеркнута оказалась двумя жестокими войнами.

      В гражданскую сказался прямой, несгибаемый характер «казака»: никогда не искал компромиссов, был до конца правдив в жизни, в творчестве, как теперь в общественной борьбе. По таланту и место в схватке оказалось значительным: кандидат в Учредительное собрание от Войска Донского, секретарь Большого войскового круга (местного парламента), редактор «Донских ведомостей» – официоза Донского правительства, активный публицист ряда изданий юга России, а в пору белого исхода «пошел в ряды войск… Ф. Д. не пожелал остаться в тылу. – „Никто не должен упрекать нас в том, что мы лишь звали на бой, а сами остаемся в тылу“, – говорил он. – Ф. Д. не покинул рядов армии и в тяжкую эпоху отхода с родной территории Дона» [29]. Что ж, образ этого человека, если смотреть без предвзятости, без шор, выигрывает в главном: остался патриотом родного Дона – он так понимал свой долг перед мятущимся среди зыбей российской революции казачеством, исполнил этот долг до конца, и не нам ныне, через 70 лет, хулить или хвалить его за это.

      Обнаженная, незамутненно чистая правда у Крюкова часто сурова, но никогда не жестока: он «не дотягивает» или сознательно, или по сути своей душевного человека до жесточи в своих вещах: «Доброта спасет мир». «Век-волкодав» обойдется с ним гораздо круче. Но – через 70 лет мы сумеем разыскать его вещи в библиотеках и архивах и, счастливые обладатели несгоревших рукописей, нерастерзанных книг и журналов, принесем их людям. И окажется так много о любви и добре, так нам недостававших, в этих повестях и рассказах.

      Ему ты песен наших спой, —

      Когда ж на песнь не отзовется, —

      Свяжи в пучок емшан степной

      И дай ему – и он вернется.

      Из своих «окаянных дней», от «несвоевременных мыслей» еще один писатель воротился к нам, в свою родную литературу, где упрямое российское Время оставило незаполненным законное место его. Вовеки здравствуйте, Федор Дмитриевич, «живите на свете» – как вы любили повторять.

      Георгий Миронов

      Казачьи повести

      Зыбь

I

      Пахло отпотевшей землей и влажным кизячным дымом. Сизыми струйками выползал он из труб и долго стоял в раздумье над соломенными крышами, потом нехотя спускался вниз, тихо стлался по улице и закутывал бирюзовой вуалью вербы в конце станицы. Вверху, между растрепанными косицами румяных облаков, нежно голубело небо: всходило солнце.

      И хлопотливым, веселым шумом проснувшейся заботы приветствовало восход все живое население станицы. Неистово орали кочета; мягким медным звоном звенело вдали кагаканье гусей; вперебой блеяли выгнанные

27

Короленко В. Г. Письмо к С. Д. Протопопову от 22. Ц. 1919. – Былое, 1922, № 20, с. 16.

28

Первые выборы. – Русские записки, 1916, № 4, с. 164.

29

Сватиков С. Ф.Д. Крюков. – Газета «Утро Юга», 1920, 25. II, № 44. Цит. по статье В. Проскурина «К характеристике творчества и личности Ф. Д. Крюкова» (журнал «Русская литература» (Ленинград, 1966, № 4, с. 183).