Феномен русской культуры Серебряного века. Ирина Анатольевна Биккулова

и XXI века Захар Прилепин пишет именно о том же: «Было ощущение истонченности всех истин, что-то подходило к финалу. Да, там купцы богатели, дороги строились, промышленность развивалась, хотели Константинополь завоевать. И одновременно с этим было ощущение какого-то предстоящего кошмара. И это зафиксировали все – и Чехов, и Горький, и Лев Николаевич Толстой, и футуристы, и символисты, призывавшие гуннов на свою голову. Сегодня тоже достаточно прочитать тексты самых одаренных, самых замечательных неполитизированных писателей, чтобы понять, что ощущение грядущего апокалипсиса в России носится в воздухе» (15, с. 7).

      На рубеже XIX и XX веков особую роль сыграла философия Ф. Ницше (1844–1900), которая стала неотъемлемой частью духовного мира человека в России данного периода. Увлечение ницшеанством глубоко ощутимо в произведениях Л. Андреева (1871–1919), М. Горького, М. Арцыбашева, А. Куприна (1870–1938) и других. Писатель A.M. Ремизов (1877–1957) перевел знаменитую работу Ницше «Так говорил Заратустра». Сильное влияние философии Ницше испытывали «старшие» и «младшие» русские символисты (ими глубоко осмыслена, например, ранняя работа Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки»).

      Кто-то из литературных героев активно насыщает свою речь модными фразочками из Ницше, кто-то вслед за философом проповедует свободу не духа, но чувств во взаимоотношениях мужчины и женщины. Внедрялись в сознание ницшеанские теории о сверхчеловеке и «нигилистическом» мировоззрении, о реализации собственного «Я», собственного кодекса чести и морали. И, кроме того, «свободная смерть» и смерть Бога, объявленные Ницше в конце XIX века, откликнулись целой серией смертей и самоубийств в России. И. Лукьянова проанализировала газетные сообщения начала века, где, как на «сюрреалистических полотнах», сплошь травятся уксусом, стреляются, вешаются и даже «наносят ножом себе рану в живот». «Вдруг все разочаровались в жизни, статистика неутешительна» – «к 1909 году до 199 случаев самоубийств в месяц» (16, с. 192). В Петербурге организована и активно «действует» так называемая Лига самоубийц, формы существования которой интересно обыграет современный писатель Борис Акунин в романе «Азазель». Житейские происшествия становятся литературой, реальные события оказываются фабулами произведений.

      К.И. Чуковский (1882–1969) в работе «У последней черты» (1912) вопрошает: «Откуда эта странная мода – убивать себя „просто так“? (13, с. 280); „Беспричинные самоубийства – таково новейшее открытие нашей современной словесности…“» Когда бунинский Егор говорит: «Надобно удавиться», – это звучит как: «Надо постричься». (13, с. 279). Куда подевался толстовский интерес к богатству души каждого человека, где желание жить, радоваться любви и счастью? В статье с замечательным названием «Веселое кладбище» (1909) Чуковский продолжил разговор об этой «неизбежной теме» ежедневных изданий: «Лучшая текущая литература превратилась… понемногу в бюро похоронных процессий» (13, с. 261). (Кстати, в газетах хроника самоубийств легко соседствует с хроникой балов и маскарадов, и это тоже становится бытовым явлением