Иов. Григорий Трестман

заслуживала. Впрочем, это говорит только о моей юной душевной черствости.

      Однако первые услышанные мной стихи Вени для меня стали потрясением:

      «Я мертвых за разлуку не корю,

      И на кладби́ще не дрожу от страха, —

      Но матери я тихо говорю,

      Что снова в дырах нижняя рубаха.

      И мать встает из гроба на часок,

      Берет с собой иголку и моток,

      И забывает горестные даты,

      И отрывает савана кусок

      На старые домашние заплаты».

      Сейчас эти пронзительные строки знают все, кому поэзия Вениамина Блаженного небезразлична. Но в ту пору Веня еще не был «Блаженным» и даже не догадывался об этом. Несколько позже его окрестил этим удачным псевдонимом московский поэт Григорий Корин…

      «Вы пьете водку?» – деликатно спросил Веня, когда я оказался в его квартире.

      «По градусу, после Ваших стихов пить водку – оскорбление, – пошутил я, – только спирт!»

      Надо сказать, что стоило переступить порог айзенштадтовского жилища, и тебя тут же переполнял концентрированный дух Вениной гениальности. И водка в такой атмосфере и после таких стихов шла, как вода. Супруга Вени – Клавдия Тимофеевна была хлебосольной («В любой экстремальной ситуации главное – поесть!» – говорила она) и в то же время весьма подозрительной хозяйкой («У нас с Вениамином много врагов!»).

      Во время Отечественной войны она потеряла ногу. С одной стороны, инвалидность доставляла ей сплошные неудобства, с другой – благодаря этому она выбила у Советской власти все мыслимые и немыслимые льготы – от весьма приличной квартиры чуть ли не в центре города до легковой машины с гаражом.

      Без нее Веня не протянул бы и половины отпущенного ему срока. А с Клавдией Тимофеевной ему была не страшна никакая Советская власть, его жена, в конечном счете, выигрывала любое сражение – и с жизнью, и с административными органами.

      Вначале Клавдия Тимофеевна посмотрела на меня настороженно, потом отвернулась, словно что-то про себя просчитывала и взвешивала, наконец улыбнулась и достала из холодильника очередную бутылку.

      Так начался мой «медовый месяц» с Веней.

      Я бывал у него часто, может быть, непозволительно часто. В свое оправдание скажу, что они с супругой жаловались на одиночество и все время звали в гости. Обычно я, наученный горьким опытом общения и близкой дружбы с талантливыми людьми, держал чуткую дистанцию. А тут – то ли бес попутал, то ли опыт забылся… Предупреждал же Мопассан, что неосторожные души при попытке сблизиться лишь ударятся друг о друга… Жизненная откровенность Вени снижала градус стихотворного интима. Я в первый же вечер узнал, что у них с Клавдией есть родственники, но они только и ждут, чтобы Веня с Клавдией умерли: как же – наследство! А какое там наследство? Квартира, гараж, машина. Ну, еще кое-что… Кстати, Гриша, вы водите машину? а то Клавдия без ноги, ей трудно. Мы бы вместе ездили…

      Что же касается стихов – Веня не сомневался, что он – гений. Бывают, конечно, талантливые