Прошкина деревня. Владимир Никитин

Бежишь от трудностей? Боишься?

      – И это ты говоришь мне? – озадаченно глядя на старого приятеля, спросил Смирнов.

      – Ну, то, что тебя при советской власти притесняли, знаем, – глубокомысленно изрёк он. – А мы построим новое общество. В нём будут править демократы.

      – А что тебе, Веня, лично плохого сделала советская власть? – с иронией глянув на бывшего приятеля, хмыкнул Иван Иванович. – Тебя, как меня, выгоняли с работы? В чём-то уличали? Ты, помнится, такие восторженные статьи писал. Хвалил.

      – Причём всё это?

      – А не причём. Советская власть не причём. А вот чиновники – да. Они меня и истязали. И эта власть будет не лучше. Что касается новой страны, демократии, знаешь, поживем-увидим.

      И вот теперь, глядя на сумрачные лица бывших друзей по перу, Иван Иванович догадался, что именно их злит: он уехал тогда, а они вынуждены были приспосабливаться.

      И эту его мысль подтвердил Лёнька Молокоедов, с которым они когда-то работали на Урале.

      – Понимаешь, – горячился он, – стреляли по Белому дому! По парламенту. Весь мир это осудил.

      – И вы, надеюсь, об этом написали в газете? – перебивая его взволнованную речь, спросил Смирнов.

      – А кто ж нам позволил бы? – усмехнулся Молокоедов.

      – Что, так уж и запретили?

      – Да никто не запрещал, – загалдели, сидящие в комнате. – Но ведь мы за Ельцина были.

      – А он в ваши демократичные души картечью, картечью! – съязвил Смирнов.

      Все обиженно замолчали. Иван Иванович ушел, понимая бессмысленность дальнейшего разговора.

      С тяжёлым сердцем возвращался он к себе в Углово. Смирнов понимал, что был несправедлив к своим бывшим коллегам. И люди они в принципе неплохие. И пером владеют. Поверили в демократию? А кто ж мог предполагать тогда в девяностом, что за ним последует девяносто первый, и рухнет Советский Союз, и вот она развязка – девяносто третий. И потом, не все же готовы идти на амбразуру. Вот и Лёнька такой он, какой есть.

      Да, нехорошо, что он не сдержался. Может, потому у него и друзей не осталось, что слишком уж резок и категоричен… Но что же дальше? Сам-то забился в своё Углово и превратился в обыкновенного обывателя. Страна куда-то катится, а он в ней лишний? Кто знал, что Ельцин выкинет такой фортель. Хотя в истории России были и Ленский расстрел, и другие кровавые события. Но это были другие времена, другая власть. Впрочем, и при советской власти такое случалось. Хотя бы в том же Новочеркасске. Значит, всё закономерно? Эти мысли будоражили его психику, и бессонница не давала ему покоя.

      И в одну из таких ночей, после долгих размышлений о смысле жизни, о том, с чем смириться, кого простить, он вдруг внезапно уснул. И явился к нему сам Иван Грозный, царь-батюшка. Вошёл в его холостяцкую хату, оглядел её и хмуро посмотрел на него, холопа:

      – Ну, что, борзописец, загнал себя в деревню к раскольникам? Русь гибнет, а ты отсиживаешься тут? –