Транзит. Алексей Пишенков

сражались из-за них на дуэли, спали с ними, в конце концов, но не убивали…

      – Завацки! Отнесите её и постарайтесь не угробить, чёрт вас дери! Она нам нужна живой, чтобы выяснить, знают ли о нас русские, откуда и что… Понял?!

      – Так точно, герр оберштурмфюрер!

      В лесу Шенкофа сразу позвал к себе полковник:

      – Приношу извинения за свою несдержанную реакцию, оберштурмфюрер. Учитывая, что начиналось светлое время суток, когда вас засекли бы при передвижении на 100 %, оставшись здесь, вы поступили правильно – так имеем хотя бы шанс… Я просто уже теряю нервы… В каком состоянии русский пилот?.. Может говорить?

      – Боюсь, что пока нет. Ваш коллега прекрасного пола, полковник, сейчас, судя по всему, находится в шоке от ранения и потери крови. Без сознания.

      – Женщина?

      – Да.

      – Что собираетесь с ней делать?

      – Мы, как видите, не в том состоянии, чтобы брать пленных, тем более раненых, герр полковник, но и в бессмысленных убийствах я тоже не вижу смысла… К тому же, я бы хотел всё-таки услышать от неё, что знают о нас русские… Если вообще удастся привести её в чувство… Наши медицинские возможности тоже очень и очень ограничены.

      – Там, в деревне, меня осматривал какой-то местный доктор, кажется, он чех, но судя по тому, что не привёл русских – не болтает лишнего. Пошлите за ним кого-нибудь, Шенкофе, если не хотите просто ждать, пока наша раненая дама умрёт в этом богом забытом лесу, не сказав нам ни слова. Да, и ещё погасите и замаскируйте остатки её самолёта – скоро его наверняка хватятся и пошлют кого-то на поиски, а каждый час их промедления – наша надежда дождаться сумерек. Бронетехнику, скорее всего, придётся оставить здесь, подумайте об этом…

      Эсэсовец кивнул и, соскочив с грузовика, направился в глубь леса, где солдаты продолжали прерванный обед. Подойдя к замаскированному бронетранспортёру, он встал на его капот и приказал всем, кроме людей на расставленных наблюдательных постах с четырёх концов леса и в танке, построиться полукругом в две шеренги вокруг него. Его распоряжение было молниеносно исполнено.

      Оберштурмфюрер, тяжело вздохнув, окинул взглядом своих измотанных подчинённых. Прокашлялся.

      – Хочу вам сказать следующее, – начал он без обращения. – Все вы знаете о положении на фронтах… Сегодня из радиопередач мне стало известно, что западные союзники уничтожили «Рурский котёл», русские уже входят в Берлин с севера, идут бои у Брно и Остравы, которым мы уже, к сожалению, не можем помочь… Я всегда считал, что лучшая политика по отношению к моим подчинённым – это политика открытая и правдивая. Я был и остаюсь твёрдым сторонником нашей идеи, но, как честный член партии и боевой офицер, обязан признать тот факт, что эту войну мы уже проиграли. Все вы честно сражались и пролили достаточно крови, такие люди как вы необходимы для будущего… Чёрт побери! – он приостановился и на какое-то время посмотрел вверх, на небо. – Я не знаю, что я должен вам в таком случае говорить! Надеюсь, что поймёте… да…