Третья ракета. Василь Быков

все встаем, вслед за Желтых начинаем вылезать на поверхность. А возле плащ-палатки, будто ничего не было, спокойно доедая свой суп, сидит Лешка.

      – Ну и быстры же на подъем! – язвит он. – Трах-бах – и уже в траншее. Вояки! Одним лаптем семерых убьешь.

      Ему никто не отвечает. Желтых стоит, вслушиваясь в тревожную тишину. Впереди над холмами взлетает первая за сегодняшний вечер ракета. Теряя огневые капли, она разгорается, полминуты мигает далеким дрожащим огнем и гаснет.

      – А ты не очень-то! – говорит Желтых. – Гляди, кабы боком не вылезло. Дошутишься.

      – Ха! Двум костлявым не бывать – одной не миновать. Подумаешь!..

      Ребята снова усаживаются вокруг палатки, опасливо поглядывая в сторону немцев, а Люся, видно еще не успокоившись, стоит на выходе из окопа.

      – Ой, неужели вы не боитесь? – спрашивает она Задорожного.

      – А чего бояться?

      – Завидую смелым, – говорит Люся и вздыхает. – А я все не привыкну… Трусиха такая, ужас…

      И тут я вижу Кривенка: он сосредоточенно и молчаливо сидит на прежнем месте и курит из кулака. Однако его безрассудная храбрость, кажется, остается никем не замеченной.

      Задорожный тем временем, с аппетитом облизав ложку, встает во весь рост, потягивается и снова обращается к Люсе:

      – Смелее, Люсик! С нами не пропадешь! Идем провожу тебя до второго расчета.

      – Нет, спасибо, я сама, – отвечает Люся. – Где-то моя сумка? Не помню, куда и бросила.

      – Здесь сумка, – каким-то приглушенным голосом впервые отзывается Кривенок.

      Лешка, однако, выхватывает из его рук сумку и подает Люсе. Она надевает ее через плечо и обходит огневую, чтобы выйти на тропку, ведущую во второй батальон. Рядом идет Задорожный.

      – Спасибо за ужин, мальчики. До свиданья.

      – Ауфвидерзей, – развязно бросает нам Задорожный. – Я на секунду.

      – Приходи почаще, – говорит Желтых Люсе. – Не забывай нас!

      Я подхожу к Кривенку, поднимаю с земли опрокинутый котелок. Потом сажусь рядом и начинаю медленно жевать сухую горбушку хлеба.

      5

      К полуночи всходит луна.

      Она как-то незаметно выползает из-за горизонта и, взбираясь все выше, начинает свой неторопливый путь по светловатому июльскому небу. Небо так и не потемнеет до утра, оно все светится каким-то неярким внутренним светом, едва притушенным дымчатой синевой ночи. Теплый южный ветерок несет с собой неясные шорохи, непонятные, похожие на человечьи вздохи, отголоски далекого гула, будто где-то грохочет танк или надрывается на подъеме машина. Далеко, видно, по ту сторону Прута, в небо взлетают тоненькие пунктиры трассирующей очереди и гаснут один за другим, будто скрываются за невидимую точку.

      Вслушиваясь в ночь, мы сидим возле запорошенной песком плащ-палатки, на которой уже не осталось ни крошки пищи. Желтых, откинувшись на бок, сладко затягивается из пригоршни цигаркой, рядом опускается на землю Попов. Лукьянов остатками чая моет котелки – сегодня его очередь. Лешка, вернувшись из недалеких проводо