Русский фронтир (сборник). Александр Тюрин

не все ясно. Уже который раз…

      – Руслан Альбертович, мысли проще. Кролик ходит по капусту. Традиция! Пойдем-ка ужинать, а дрон на автопилоте за ним последит.

      Чтоб возмужать, городскому недорослю надо нарушить – хоть однажды – три запрета. Даже четыре. Стать сотрапезником неверных, выкурить табак, выпить автомобильное топливо и согрешить с неверной.

      И потом чтоб не таился, а пришел открыто – пьян, накурен, осквернен. Книга строго воспрещает, но для смелости, типа, надо. Так повелось, неписаный закон. За это выпорют ремнем при всех, но дадут право носить пистолет.

      Обычай казался Лейсу отвратительным до тошноты. От табачного смрада спирало горло, спиртовой дух шибал в нос и пугал, а уж последнее – впору повеситься, чем совершить. Трясло при одной мысли о грязных скинхедках из резервации – наряжены в тряпье и шкуры, самокрутками дымят, хохочут гнилозубо, топливным перегаром дышат.

      «Неужто и мать была такой?.. Не верю, не могла она…»

      Конечно, не все их девчонки похожи на гулей, что подстерегают ночью у дорог, заманивают красотой в кусты и там высасывают кровь. Есть и хорошенькие. Но такие не ходят на пьяные сборища, таятся и прячутся.

      Из города он выбрался после ночного моления. Ни звезд, ни луны, темнотища, лишь на вышке орланов виднелись огни. До костей пробирал сырой ветер, даже сквозь куртку. Дорогу развезло после дождей, пришлось идти полем. На полпути стало мерещиться – шуршит рядом в воздухе, где-то вверху, но поднять голову или посветить фонариком Лейс боялся. Вдруг там нечисть? Увидишь пасть с клыками, выпученные глазища…

      Так, молясь шепотом, и добрел. Шуршание отстало и пропало.

      В повети, где собирался молодняк неверных, жарко пылала железная печка на ножках, пахло жареными голубями с лучком и картохой, витал едкий дымок самосада. При входе Лейса никто и не подумал встать – если алиен тайком явился на рубон к скинхедам, где одни запреты, пусть подчиняется здешним обычаям.

      – О, господин пришел!.. Раздвинься, братва, дайте ему место… Полголубя схарчишь? Он дозволенный, сбит из рогатки, задушен с молитвой…

      На святотатственную шутку старшины ребята заржали, девки захихикали, а Лейсу оставалось криво улыбаться.

      – Ну как, сегодня-то решишься? Глянь, нарочно тебе привели… Э, где там Трис затарилась? Выньте ее из угла.

      На ту, которую после возни вытолкнули вперед, Лейс едва посмотрел. Взгляда мельком хватило увидеть – девчонку трясет, как его самого. Только он не подавал виду, так господам положено. Бросил ей объедок голубиной тушки. И ведь поймала.

      – Во, одарил, все правильно сделал! Трис, ты понравилась. Садись к нему.

      Пожалуй, да, почище прочих, но глядит затравленно. Надо было ей что-то сказать, а слов не находилось.

      Лейс прикрыл веки, как бы наслаждаясь идущим от печки теплом. На самом деле он пытался забыть все вокруг, даже запахи, не замечать девчонку и вспомнить видения из говорящего яйца.

      «Вы жалкое отребье, вы ничтожества, живете в свиной грязи и ничего, ну ни-че-го не знаете.