Весы Лингамены. Роман Александрович Орлов

затем, чтобы совсем не прирасти к дивану. Он вышел на крыльцо и огляделся. У Велисов, дом которых виднелся метрах в ста к югу, уже вовсю кипела жизнь: дети с радостным гомоном делали гимнастику, родители совершали пробежку. И все они такие счастливые, пышущие жизнью. Что ж, когда-то и он…

      Ромагор привычно погрузился в уютное кресло во дворе дома. Здесь он проводил большую часть своего времени – под сенью раскидистого дерева и живительными струями ионного охладителя. Приятно ведь просто отдохнуть со стаканчиком сока в руках. Хотя, отдыхают обычно от чего-то: от трудовых будней, от умственного или нервного напряжения; от безделья, наконец. Но, скажите мне, чем тут, в поселении, вообще можно заниматься? По большому счёту – всё тем же, чем и на «большой земле», только в меньшем масштабе. Вот и от одиночества тут имелось старое, проверенное средство – общение с себе подобными. Почти каждый день Ромагор захаживал в гости к этим радушным весельчакам Велисам, с готовностью окунаясь в невинное плутовство подростков и неиссякаемый оптимизм взрослых. Да, там ему всегда были рады. Эх, они-то – да, но вот если б Наланда…

      Эта заноза в сердце не давала ему покоя уже много лет. Она была сродни стихийным бедствиям – наводнениям, ураганам, землетрясениям; приходила внезапно и пожирала без остатка. И если всеми природными явлениями человек научился управлять уже несколько веков назад, то распознавать происходящее в собственной душе пока что были способны весьма немногие сыны Земли. Сколько раз Ромагор пытался её забыть, выкинуть из головы – ведь столько лет прошло! Но если хочешь забыть – беги и не оглядывайся, старайся жить новым. А строить свой дом в прямой видимости обители своего минувшего счастья, годами тайно надеяться, что однажды она зайдёт и улыбнётся тебе как раньше… это самообман, ничего больше.

      Как раньше… Вот она вся перед взором памяти – юное лицо, светло-русые локоны, задорная улыбка искрящихся глаз. Ромагор всегда читал в этих глазах что-то не предназначавшееся ему и потому так и оставшееся непонятным. Он принимал это за некую чудинку любимой женщины. Как и горячее желание Наланды участвовать в Эксперименте поначалу счёл за юношеские порывы чрезмерно романтичного сердца и обычное женское любопытство. Но это только поначалу, ибо быстро летели счастливые годы, и вот уж появились на свет Кхарну и Персефея, родился Ангарис. Наланда стала чураться людей, замыкаться, искать уединения. Он помнил её взгляд; помнил застывшее в нём сомнение и отрешённость. Но как мог он помочь ей, чем? Он никогда не проявлял интереса ни к идеям Наланды, ни ко всему Эксперименту в целом. Он и пошёл-то на всё это только из-за желания быть с любимой.

      «Неужели ей так плохо жилось там? – сокрушённо вопрошал себя Ромагор. – Нам дан прекрасный мир без тяжёлого труда, голода и войн. Но почему некоторым нужно непременно копать там, где решительно ничего нет? Ох, ну зачем только было такие сложности выдумывать? Мы же обычные люди. Жили бы себе, растили детей. Хоть здесь, хоть там. Но главное –