Весы Лингамены. Роман Александрович Орлов

видимых изменений внутри.

      – Но позвольте, – встрепенулась Дарима, – как же они тогда считают? Это парадокс какой-то: изменений нет, а процент скакнул аж на десять единиц!

      – Ну, считают всё же машины, а приборы измеряют, – мягко поправил Штольм. – Давайте разбираться.

      – Первого июня, говоришь, – негромко сказал я, – что ж, давайте найдем, что там есть на эту дату.

      Штольм, не теряя времени уже запросил данные на этот странный день. Все мы с волнением уставились в монитор в круглом столе. На экране потекли вполне обычные блок-схемы, кружочки и стрелочки. Первое июня. 1 час ночи, 2 часа… 5 часов… 8 часов утра. Стоп. Экран почернел, схемы исчезли. 8—01, 8—05… 8—30… 8—45… 9—05. На экране отображается только время, больше ничего. Гелугвий вопросительно уставился на окружающих и тихо проговорил:

      – Чтобы мы что-то пропустили – слишком маловероятно. Один человек ещё может ошибиться, но мы следим за этими данными втроём.

      – Да, именно так. Как же это произошло? – озвучил я то, что было у всех на уме.

      – А мы ничего и не пропускали, – откликнулся первым Штольц. – Нас просто здесь не было в это время. Некоторые, вероятно, любят поспать до полудня. Утренний сон – он сладкий самый! – Штольм подмигнул всем и продолжил крутить вперёд историю наблюдений.

      9—10… 9—25… 9—30… чёрный доселе экран вдруг ожил.

      – 9—36, – озвучил происходящее Гелугвий. – На первый взгляд появились обычные схемы…

      – Процент скакнул! – выпалили мы со Штольмом почти одновременно.

      На экране вместо завсегдашних пятидесяти пяти красовались довольно скромные для ИКИППСа пятьдесят два процента.

      – Скажите, а мыслеизмерителей в вашем хозяйстве не водится? – спросила вдруг Дарима, и все удивлённо воззрились на неё. – То есть, я хотела уточнить: а измерители ваши ведь мысли читать не умеют, так? Или они видят намерения человека?

      Не дожидаясь ответа, Дарима ответила сама себе:

      – Не умеют, не могут они это, даже не говорите мне обратное. Ну и как же при тех же схемах, что и всегда, процент вдруг резко меняется, да еще не в «нашу» сторону?

      – Погодите, – встрял я, – Гелугвий говорил про 45%, а тут ведь 52%!

      – Вот именно! – невесело декламировал Гелугвий и поднял указательный палец вверх. – Смещаемся дальше.

      Мы медленно прокручивали историю наблюдений. Словно подчиняясь неведомой, неотвратимой воле рока, процент неуклонно падал, изредка взлетая на пол-единицы, но потом опускаясь всё дальше. К концу отчёта за первое июня на экране уже красовалась цифра 49,5%.

      – График изменения кармопроцента напоминает чью-то мучительную внутреннюю борьбу, – задумчиво проговорила Дарима и облокотилась на стол. – Словно маятник колеблется, каждый раз увеличивая амплитуду, раскачиваясь всё сильнее, будто решаясь на что-то… То вверх, то вниз. А монитор словно отображает нам данные